Рязанов вздохнул и поставил свою подпись.
– Спасибо, – сказала женщина, принимая квитанцию.
– Я очень довольна вашей работой.
– Милости просим в любое время, как чего случится, телефон у вас есть. А может, и так позвоните, без дела?
Рязанов затаил дыхание. Женщина улыбнулась и поднялась.
В этот момент в дверь постучали.
– Подождите, – не теряя надежды, крикнул Рязанов.
Но дверь отворилась и в проеме появился Виктор Грек.
– До свидания, – сказала женщина и вышла из комнаты.
– До свидания, – сказал Виктор, закрывая за ней дверь.
– Эх, Витя, – в сердцах сказал Рязанов, = если бы ты знал, как ты не вовремя. Япона мать. Такую тетку мне спугнул. Еще друг называется.
– Рязанов не обольщайся, я тебе уже говорил, в таком свинарнике тебе ни одна баба не даст.
– Но почему же, – возразил Рязанов.
– Не считая Зинаиды, – добавил Грек.
– Обижаешь, начальник.
– Кто тебя обидит, тот и дня не проживет.
– Это верно, – сказал Рязанов и показал кулак.
Когда-то он был чемпионом по гиревому спорту.
– Что-нибудь с машиной?
– Да нет, – помедлив, ответил Грек. В последний момент он решил, что не стоит никому рассказывать. Час назад он метался, не зная, что делать. Сначала хотел звонить в "Скорую помощь", потом в милицию. Потом решил позвонить Рязанову и посоветоваться, но вовремя сообразил, что по телефону о таких вещах не говорят. Теперь же, при виде спокойного и сильного Рязанова, Виктору даже на миг показалось, что все это ему привиделось.
– Я, Володя, просто так приехал. Давно не виделись, дай, думаю, заеду к Рязанову.
– Это ты правильно сделал. Пить будешь?
– Нет.
Рязанов нагнулся и достал из-под стола трехлитровую банку с красной жидкостью.
– Вот, молдаван вино привез. Витька, твой тезка. Неделю подъемник занимал, сволочь, машину свою собирал. Сколько я денег из-за него потерял. Как же, банку вина поставил и думает – в расчете.
Он достал два красных пластмассовых стаканчика, замызганных от постоянного пользования.
– Пить будешь? Последний раз спрашиваю.
– Почему у тебя все время стаканы такие грязные? – раздраженно спросил Виктор.
– Слесаря пьют. Рабочий класс. И никто не моет за собой. Щас сполосну.
Рязанов вышел и вскоре вернулся с мокрыми стаканами.
Наполнил их, немного пролив на стол.
– Давай, чтобы, как говорится, стоял и деньги были. Все остальное – ерунда. – Он опрокинул содержимое стакана в рот.
Виктор выпил медленно, вытер губы ладонью. Вино было хорошее, он вновь подставил свой стакан.
– Понравилось? То-то же. – Рязанов наполнил стакан.
– Маринка-то уехала?
Виктор кивнул.
– Давай сообразим чего-нибудь?
– Посмотрим, – рассеянно сказал Виктор Грек.
Проснулся он от тревожного чувства. Первое, что Грек увидел, разлепив веки, была отутюженная стрелка на синем колене. Медленно проследив ее книзу, увидел глянец на идеально вычищенном ботинке. В этом было что-то давно забытое, но очень знакомое. Понял он это не сразу. Трехлитровая банка вина, распитая вчера с Рязановым, давала себя знать. Словно в вязкой среде плавали его мысли. Понемногу он сообразил, что это связано со службой в армии, а человек, сидевший рядом с диваном (спать он лег на диване, в большой комнате, решив спьяну, что измена, учиненная им, не дает ему морального права ложиться в супружескую постель), – кадровый военный.
– Доброе утро! – сказали ему.
– Разбудят утром, не петух прокукарекал, – говоря это, Грек повернулся на спину и увидел пожилого человека в синем костюме, внимательно смотревшего на него. Грек повел глазами по комнате и увидел второго: молодого плечистого парня в свитере и драных джинсах, сидевшего в кресле и барабанившего пальцами по журнальному столику.
– Что-то знакомое… Высоцкий? – спросил человек в синем костюме.
– Он самый, – согласился Грек. – Пописать можно сходить?
– Пожалуйста, пожалуйста, – дружелюбно сказал синий костюм.
Тяжело вздыхая, Грек поднялся и пошел в туалет. Затем принял душ, посвежел, натянул брюки, чистую майку и вернулся к посетителям.
– Мой дом – моя крепость, – с этими словами Грек вошел в комнату.
– Целиком и полностью вас поддерживаю, – сказал человек в синем костюме.
– Простите, как вас зовут? – вежливо спросил Грек, понимая, что с двумя ему все равно не справиться.
– Бахтин меня зовут, Иван Тимофеевич. А вы – Виктор Степанович Грек – правильно? Да вы садитесь, в ногах правды нет.
Грек послушался и плюхнулся в кресло. От резкого движения ему вдруг стало нехорошо, он почувствовал слабость. Грек вздохнул и вытер выступившую на лбу испарину.
– Что, тяжко? – участливо спросил Иван Тимофеевич.
Грек кивнул.
– Может, пивка холодненького?
– Нету.
– А мы сейчас – гонца, – заговорщически сказал Бахтин и, обращаясь к плечистому, бросил: – Давай, парень, сходи на угол, там палатку я видел.
Парень поднялся и вышел из квартиры. Бахтин проводил его взглядом, затем посмотрел на Виктора и улыбнулся. Виктор улыбнулся в ответ, но все же спросил:
– А как, собственно, вы сюда попали, через балкон?
– Ну что вы, какой балкон, помилуйте, тринадцатый этаж. Через дверь, естественно.
– Ага, понятно… Хотя, чего понятно? Может мне полицию вызвать?
– Не советую. Вам же хуже будет.
Только сейчас Виктор вспомнил вчерашнее и вновь почувствовал слабость. Он вытер рукавом пот со лба и спросил, едва ворочая языком:
– Что вам нужно?
– Вам плохо? – спросил Иван Тимофеевич. – Я могу воды.
– Спасибо, я подожду пива. Так что же вы хотите?
– Посмотрите вот эти фотографии, – Бахтин протянул Виктору конверт.
Разглядывая фотографии, Грек вспомнил, как впервые в жизни увидел порнографические карты. Это было в школе, их принес Сережка Худаков, человек, умудрившийся остаться в шестом классе на третий год. Грек долго не мог забыть одну из них: на ней была изображена девочка с едва оформившейся грудью, на вид ей было лет тринадцать. Она позировала, стоя на одной ноге, отведя другую в сторону, держа ее навесу и подав вперед худенькое тело. Из одежды на ней были только резиновые шлепанцы, так называемые сланцы, или, по-другому, вьетнамки.
– Как странно смотреть на себя со стороны, – сказал Грек, возвращая фотографии.
– А вы неплохо порезвились с девочкой, – заметил Иван Тимофеевич, тасуя фотографии, – только зачем было убивать ее? Фильмов американских насмотрелись?
Грек резко поднялся, но в ту же секунду Бахтин отвел полу пиджака и взялся за рукоятку пистолета, выглядывавшего из кобуры под мышкой.
– Не делайте глупостей, – предостерег он. Грек сел на место.
– Я не убивал ее, – сказал он, – я пошел в ванную, а когда вернулся, она уже была мертва.
– Вам никто не поверит, везде отпечатки ваших пальцев.
– Послушайте, я не убивал ее. Следователь разберется во всем.
– Мне нравится ваша наивность. Вы, наверное, думаете, что кто-то будет разбираться – убивали вы ее или не убивали. Драгоценный вы мой, не читайте больше книжечек. Никто не будет доказывать вашу невиновность. Шараповых больше нет. А потом, вы заметили, на фотографии стоят дата и время. Когда наступила смерть, – установить нетрудно. Девушка сейчас в морге, ей делают вскрытие. Разрыв во времени, я думаю, небольшой, несколько минут. Вас посадят в тюрьму, но это будет только предварительное заключение. Я не говорю о физических лишениях, собственно, тюрьма есть одно большое физическое лишение, это даже не аксиома – это реальность. Но там есть еще лишения морального плана. В первую очередь вас там, извините за выражение, поставят раком и изнасилуют. Это неизбежно для того, кто попадает в тюрьму из-за женщины. А уж вас-то в первую очередь вы же будете проходить как сексуальный маньяк.