Бахтин отложил сводку и тяжело вздохнул. Эта операция могла стать последней в его карьере. И при всем этом ни одна деталь не была продумана, как следует. Но он ничего не мог уже сделать, наступили времена, когда любой день мог изменить судьбу государства. Счет шел буквально на часы.
Полковник Бахтин начинал службу рядовым солдатом. Когда выяснилось, что у него прекрасный почерк, его перевели в батальонную канцелярию, где он прослужил полгода обычным писарем. Затем, во время учений, был замечен офицером особого отдела, с которым ему пришлось просидеть восемь часов кряду в палатке командного пункта. Тот забрал его к себе в штаб дивизии. Очень скоро особист был повышен в должности, но расставаться с исполнительным и безотказным солдатиком не захотел. Так Бахтин оказался в Армии Бдительности. Проявил расторопность, смекалку в тех поначалу простеньких заданиях, которые ему поручал особист. Видя, что из Бахтина выйдет толк, офицер отправил его в специальное училище. Дальнейшую карьеру Бахтин сделал только благодаря своим способностям. Он прослужил в Армии Бдительности тридцать лет верой и правдой. Причем последние десять лет в звании полковника, и именно это обстоятельство поколебало в нем чувство благодарности к начальству, как и веру в его правоту. Бахтин был опытным контрразведчиком, работал во многих странах мира, на его счету были десятки удачных операций, но по службе он почему-то дальше не продвигался. В то время как люди, уступающие ему и опытом, и умом, давно уже обошли его и в званиях, и в должностях. Поначалу он думал, что это случайность, но шли годы, и Бахтин, Наконец, понял, что эта должность и это звание для него – предел. Как контрразведчик, он прекрасно знал подноготную обгоняющих его по службе людей. За редким исключением, это были родственники высокопоставленных людей. Он и раньше негодовал внутренне оттого, что какой-нибудь Иванов, внучатый племянник тетушки премьер-министра, меняет службу в резидентурах исключительно капиталистических стран: Франции, Англии, Италии, Америки, то есть государств с высоким уровнем жизни. А Бахтин не вылезает из стран "третьего мира": Лаоса, Вьетнама, Зимбабве, Верхней Вольты. Количество лихорадок, перенесенных Бахтиным, не умещалось в ученическую тетрадь. И тогда он понял, что навсегда останется рабочей лошадкой, потому что он человек без связей.
И теперь, когда наступило время Передела, Бахтин понял, что, если он ничего не предпримет, то вылетит на пенсию. Чистки шли одна за другой. Каждый новый начальник приводил своих людей. И до сих пор он держался только благодаря тому, что не принадлежал ни одной команде.
Операция, в которой был задействован Виктор Грек, не была санкционирована начальством. Он действовал на свой страх и риск. Две недели назад источник из Турана, где скоро должна была начаться Ярмарка Вооружений, сообщил, что достигнуто соглашение между продавцом из России и покупателем из Арабских Эмиратов о продаже уникального прибора ночного видения. Бахтин знал, что продажа любой военной техники производится только после согласования с Армией Бдительности. То есть, в продаже секретной техники, если таковая произойдет, косвенно будет повинен Руководитель, как глава Армии Бдительности. Бахтин придержал эту информацию.
Руководитель был в Армии вообще человеком случайным, занявшим этот пост только благодаря метаниям Председателя, объявившего Передел и теперь отчаянно пытающегося его контролировать, что ему уже не удавалось. Руководитель был до назначения человеком штатским. Возглавлял, кажется, райком партии. Ветераны Армии Бдительности вдруг с ужасом узнавали о том, что Руководитель пригласил к себе для беседы известного диссидента, которого сотрудники Армии много лет преследовали и вынудили уехать из страны. И эта беседа транслировалась по телевидению. Или о том, сто Руководитель вдруг сделал жест доброй воли и передал послу потенциально враждебного государства схему подслушивающих устройств в здании посольства. В какой-то момент Бахтин, отбросив ложную скромность, вдруг понял, что он единственный человек, достойный занять место Руководителя. Но для этого нужно было свалить нынешнего.
Бахтин был знаком с одни из помощников Председателя, и тот в случае необходимости мог передать в руки Самому аналитическую записку. Тезисы ее были готовы, нужно было только доказать факт преступной халатности Руководителя, а это можно было сделать, показав уникальность продаваемого прибора. В этой же записке он собирался предложить Председателю свои услуги по наведению порядка в стране.
После разработки сотрудников отдела "Новых исканий" выяснилось, что автором прибора является Марина Грек. Все остальные, как это принято, были свадебными генералами из начальства. На Марину Грек ничего не нашли, она была человеком положительным. Дом, семья, работа – ничего аморального. И тогда он решил задействовать в операции ее мужа. Это был неуклюжий ход. Бахтин прекрасно сознавал это, но времени не оставалось.
В кафе "Ласточка", так называлось заведение Кварацхелии, Виктор приехал к десяти утра на следующий день. Ни Мераба, ни Рязанова еще не было. В зале, кроме Виктора, сидел еще один человек: небритый, в мятом костюме, но с манерами, вежливый. Перед ним стояли рюмка водки и чашка кофе с шоколадной конфетой. Поглаживая указательным пальцем ножку рюмки, человек говорил миловидной буфетчице, скучающей за стойкой бара:
– А что это вы, уважаемая Екатерина Семеновна, не спрашиваете меня?
– И о чем же я тебя, голубчик, должна спросить? – подавляя зевоту, отвечала буфетчица.
– Так ведь раньше-то я по пятьдесят грамм выпивал, прежде чем на работу пойти, а теперь вот сто заказал.
– Ну и почему же? Платить больше стали?
– Да не, не угадали. У меня, Екатерина Семеновна, жизнь тяжелей стала.
– Да, – поддакивала буфетчица, – это серьезно.
Рязанов и Кварацхелия появились одновременно. Кварацхелия был в синем клубном пиджаке с золочеными пуговицами. Ворот его черной шелковой рубашки был расстегнут, являя миру массивную золотую цепь на волосатой груди.
– Привет друг, – сказал Мераб Кварацхелия. – Я все узнал, уже и стрелку назначил. Прямо сейчас и поедем, опаздывать нельзя, не принято, в пол-одиннадцатого они нас ждут. Давай на мой машине поедем.
У Кварацхелии был темно-синий джип модели "Джи-ЭМ-Си Джимми" – огромная мощная машина. Как все люди небольшого роста, он тяготел к вещам, возвышающим его. Мераб сунул руку в карман, и джип почтительно мигнул фарами, открывая замки дверей.
– Дождь, наверное, будет, – озабоченно сказал Мераб, запуская двигатель, – как машину помоешь – сразу дождь идет.
Протянув руку, он открыл бардачок и указал на лежащие там яблоки:
– Угощайтесь.
Рязанов, севший на переднее сиденье, взял себе и Виктору.
– А вы не будете? – спроси Рязанов.
Мераб Кварацхелия усмехнулся:
– Я их давно не ем, лет сорок. В пятьдесят первом году нас высадили на каком-то полустанке. В Соликамском крае это было. Этап – две тысячи человек был. Один грузин яблоко ел, огрызок бросил в конвоира и попал в шею. Тот испугался и давай очередями из автомата. Другие тоже стали стрелять. Мы все на землю упали. Час, наверное, лежали в грязи, лицом прямо. Потом встали, вырыли ямы. Человек сто пятьдесят похоронили и пошли дальше. Вот такие дела были.