Алекс Мома
Греческие гностические первоисточники.
Маркион
(лекция, прочитанная в Москве 18 февраля 2017 г.)
С момента обнаружения в 1945 году в Египте коптской гностической библиотеки Наг-Хаммади прошло свыше 70 лет, и теперь можно с уверенностью сказать, что за это время во всем мире фокус исследовательского интереса (как минимум, это касается научно-популярной литературы и большинства публичных лекций по гностической теме) резко сместился с греческих первоисточников, относящихся к гностическому христианству, дошедших до нас почти исключительно в виде прямых цитат ранних апологетов христианской церковной ортодоксии, к вновь найденным коптским гностическим текстам, которые располагали к себе уже тем, что большинство из них хорошо сохранились в сухом египетском климате и, кроме того, были «данными в ощущениях», а не в цитатах недругов.
Кроме того, сохранился (особенно в конфессионально детерминированной среде ученых) почти на прежнем уровне и интерес исследователей к трудам раннецерковных ересиологов, с одной стороны, клеймящих христианских гностиков как некую «ересь», то есть явное отступление от некоей магистральной линии христианства, с другой стороны, сами же эту магистральную линию и формирующих ровно в те же дни и часы, что, конечно, является не вполне ясной ситуацией с точки зрения даже элементарной логики.
Из этого сохранившегося интереса к трудам отцов церкви мы, современные последователи древних гностиков, могли бы извлечь для себя определенные выгоды, если бы речь шла не об интересе к собственным взглядам ересиологов на гнозис, а об интересе к тем не дошедшим до нас гностическим текстам, которые они цитируют. Впрочем, справедливости ради, стоит отметить, что их цитаты чаще всего касаются каких-то небольших фрагментов и периферийных тем в трудах, например, таких видных гностиков 2-го века, как Василид1 или Валентин. (Полноценное исключение из этого печального факта, кажется, только одно – это 6 из 10 книг найденного лишь в 1851 году и поначалу приписанного Оригену труда Ипполита Римского «Опровержение всех ересей», где обильно цитируется некий не дошедший до нас большой гностический трактат III века, за что Ипполит – единственный из всех церковников того периода – даже был канонизирован современной телемитской Гностической католической церковью). Например, космологические представления этих авторов дошли до нас также благодаря ересиологам, но, как правило, не в цитатах, а в весьма путанном и тенденциозном изложении. Например, в самом известном (но не самом раннем, ибо таковым является не дошедшая до нас «Апология» Юстина) ересеологическом труде конца II века – «Против ересей» Иринея Лионского – о том же Василиде Александрийском сказано, что он не просто создал свое собственное «еретическое» учение, ибо в этом качестве он ничем не отличался от других видных гностиков, но что он также – точнее, во-первых – «своеобразно толковал» Благую весть. Уточним: он написал, ни много, ни мало, 24 книги Комментариев («Экзегетик») на «Евангелие», фрагменты из которых есть в «Строматах» Климента Александрийского (из 23-й книги «Экзегетик» – Strom. IV.81.1-83.1; IV.86.1,2, см., например, в пер. «Стромат» Е. Афонасиным в изд. 2003 г., т. 2, стр. 38-40).
Впрочем, за скобками остался главный для нас вопрос о том, что же это было за Евангелие – почему оно одно и почему у него нет названия? Дело в том, что тогда оно именно так и называлось – просто Евангелием, то есть «Благой вестью», и сохранил его для нас Маркион Синопский. Это Евангелие, иногда также называемое «Евангелием Господним» (в отличие от тогда уже фигурировавшего «Евангелия от Иоанна», то есть приписываемого апостолу Иоанну псевдоэпиграфу, первоначальная версия которого была написана не ранее 20-х годов второго века, то есть спустя 90 лет после описываемых в нем событий), было таким же синоптическим, как и, по всей видимости, созданные на его основе три первых более поздних новозаветных евангелия. Тем более удивительно, что Маркион, богатый судовладелец, для которого дорогостоящее копирование рукописных книг поэтому не было большой проблемой, примерно в 142 году появившийся в Риме, чтобы «наставить на путь истинный» тогдашнюю римскую общину (кстати, согласно более поздним представлениям церкви, и вправду еретическую), не уделил второму из имевших тогда хождение текстов, подробно описывающих миссию Иисуса Назорея, а именно Евангелию от Иоанна, никакого внимания.
В светской религиоведческой среде почти консенсусным является представление о том, что «четвертое евангелие» с момента своего написания и до момента включения в новозаветный канон подверглось самой меньшей цензурной правке со стороны нарождающейся церковной ортодоксии, даже несмотря на то, что в нем отчетливо видны гностические мотивы (достаточно, например, почитать самое начало его, чтобы убедиться в последнем, а также вспомнить о том, что, после евангельской экзегезы Василида, гностические комментарии были написаны только и исключительно на Иоанна – в данном случае это сделали ученики «школы Валенина» Гераклеон, чей комментарий дошел до нас в изложении Оригена, и Птолемей, комментировавший Ин. 1:1-14, его комментарий частично дошел до нас в изложении Иринея, Haer. I.8.5-6). Объясняют этот факт чаще всего тем, что «Евангелие от Иоанна» пользовалось огромной популярностью в весьма немногочисленных тогда христианских общинах, и поэтому любые исправления, которое в его текст попытались бы внести извне, были бы встречены в штыки. (Любопытно, кстати, что и более поздний ключевой гностический текст – космологический «Апокриф Иоанна», текст коптский, но оригинал которого, как и у всех коптских гностических текстов, был написан на греческом, также пользовался немалым спросом, но уже в более узкой среде христиан, на что указывает то обстоятельство, что только в одном собрании Наг-Хаммади он встречается в трех разных версиях, есть еще и его ранняя, краткая версия в «Берлинском Папирусе 8502»).