Е.Г. 5:22. Он спал среди плывущих, и встал, и запретил ветру и морю. (Как видите, в «Е.Г.» также оказался тот самый миф о «море», язвительно раскритикованный выше цитировавшимся нами Р. Виппером. Однако сравним этот стих «Е.Г.» с Лк. 8:23-24, где вместо одного предложения – четыре: «Во время плавания их Он заснул. На озере поднялся бурный ветер, и заливало их волнами, и они были в опасности. И, подойдя, разбудили Его и сказали: Наставник! Наставник! погибаем. Но Он, встав, запретил ветру и волнению воды; и перестали, и сделалась тишина».
Е.Г. 6:20. Он же спросил их: а вы за кого почитаете Меня? Отвечал Петр: за Христа Божия. (Лк. 9:20).
Е.Г. 6:21. Но Он строго приказал им никому не говорить о сем. (Лк. 9:21).
Е.Г. 6:22. Говоря: Сыну Человека должно пострадать много, и умереть, и после трех дней воскреснуть. Ср. Лк. 9:22: «сказав, что Сыну Человеческому должно много пострадать, и быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть». В «Луке» к повествованию из «Е.Г.» добавлено некоторой пафосности, хотя «старейшины, первосвященники и книжники» как класс и до того Иисуса не принимали за своего, чтобы затем «отвергнуть».
Е.Г. 7:21. В тот час Он возрадовался духом и сказал: Славлю Тебя, Господь неба, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам. Ей, Отче! Ибо таково было Твое благоволение. Ср. Лк. 10:21, где «…славлю Тебя, Отче, Господь неба и земли.
Е.Г. 7:26. Он же сказал ему: в Законе что написано? Ср. Лк. 10:26. Следующая затем там фраза πωρ αναγινώζκειρ [Как читаешь?], явно призванная вложить в уста Иисуса не уместную в общении с иудеями ситуационную ссылку на Закон, а требование строго буквально следовать ему, в «Е.Г.» отсутствует.
Е.Г. 8:24. И когда народ собирался во множестве, Он начал говорить: род сей лукав, он ищет знамения, и знамение не дастся ему. Ср. Лк. 11:29: «…и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка» – этот случай и вовсе вопиющий, так как здесь «Лука» в корне меняет самую суть сказанного Иисусом, опять же, в пользу «библейского прочтения» его слов.
Е.Г. 9:5. Еще Я говорю вам: всякого, кто исповедает Меня пред людьми, и Сын Человека исповедает пред Богом. Ср. Лк. 12:8: «Сказываю же вам: всякого, кто исповедает Меня пред человеками, и Сын Человеческий исповедает пред Ангелами Божиими», то есть здесь налицо принижение роли Иисуса, рисуемого «Лукой» даже не слугой Яхве, а исповедником пред его «ангелами».
Е.Г. 9:6. А кто отречется от Меня пред людьми, тот отвержен будет пред Богом. Аналогично, ср. Лк. 12:9: «а кто отвергнется Меня пред человеками, тот отвержен будет пред Ангелами Божиими».
В заключение нашего сегодняшнего обзора хотелось бы также отметить, что фабрикацией «Луки» как поспешного «нашего ответа нечестивцу Маркиону» дело тогда, в середине второго века, не закончилось. И речь идет не только о явлении в 150 году широкой публике Юстина (не путать с Иустином-гностиком) с его «Синтагмой». Дело в том, что тот же автор, который написал «Луку» (а его авторство признается даже многими воцерковленными учеными-библеистами), написал еще и включенные позже в Новый Завет «Деяния Апостолов», едва ли не единственной целью которых, как отметил в «Античном христианстве…» и Дм. Алексеев, явилось создание образа Павла, противоречащего «Апостоликону». Весьма вероятно поэтому, что эти Деяния были написаны и распространялись среди верующих римлян даже раньше, чем были изобретены новозаветные версии Павловых посланий. «Деяния» представляют Павла не только благовествующим об Иисусе язычникам (что, вероятно, имело место в реальности), но и в виде ревнителя тех же самых «Закона и пророков». То есть из апостола, очень почитавшегося в гностическом христианстве, «Деяния», в отличие от Посланий самого Павла, задним числом описывавшие события почти столетней давности, сделали его этаким ярым анти-гностиком.
Любопытно, что явно в целях придания этому тексту большей популярности, на потребу простому люду там была вымышлена и история с «Симоном Волхвом», выглядящим в этом тексте своего рода черномагической пародией на творившего чудеса Иисуса, с тем самым Симоном, который в произведениях уже ересиологов, начиная с Иринея, вдруг сделался «хронологически первым из нечестивых гностических учителей», да еще и не просто «черным магом», а основателем собственной развернутой «фальшивой» космологической системы, которую на самом деле церковники скомпилировали из систем более поздних гностиков, включая Василида и Валентина, приписав этому мифическому Симону еще и авторство несохранившегося трактата «Великое утверждение» (―Megale Apophasis – см. изд-е Афонасина 2008 г., стр. 260–269), являющегося, в этом качестве, несомненным псевдоэпиграфом. Став вдруг «самым первым гностиком», Симон новозаветной мифологии успешно справился с той задачей, которую перед ним поставили его изобретатели: оттеснил на задний план самого великого и ужасного Маркиона, который, в свою очередь, был объявлен не самостоятельным богословом и щедрым просветителем, а лишь жалким эпигоном своего учителя Кердона, причем последний, скорее всего, такая же выдумка отцов церкви, как и сам «Симон Маг».