Крики со всех сторон обрушивались на него. Они смешивались друг с другом, как смешивается в кратере вода и вино, и, в конце концов, сливались за его спиной в единое и мощное:
—Ио, триумф! Ио, триумф!..
Проехав по улицам, колесница скрылась за триумфальной аркой, и толпы ликующих римлян в предвкушении всенародных угощений и гладиаторских боев медленно двинулись за ней следом.
II Ничто так не быстротечно в мире, как минуты долгожданного счастья. Октавиан и глазом не успел моргнуть, как триумфальное шествие окончилось, и колесница остановилась на Капитолийском холме.
В храме Юпитера он отдал жрецам лавровый венок, в сопровождении ближайших друзей Агриппы и Мецената добрался до своего дома на Палатине и постоял у входа, наблюдая за тем, как ликторы прибивают к двери его оружие. Ни мечом с дорогой рукоятью, ни прекрасным щитом ему так и не удалось воспользоваться. После двух памятных боев в далматской войне, когда ему сначала камнем из пращи повредили правое колено, а затем ранили обе руки, он доверял вести сражения своим легатам. Особенно Марку Агриппе. Он был обязан ему своими самыми главными победами.
Не в силах отвести взгляда от триумфального оружия, Октавиан думал: спасет ли оно теперь его самого, а затем и его потомков от зависти, ненависти, которые переполняют в эти дни Рим и будут переполнять этот город еще долгие годы? Война закончилась, и власть, оставшаяся в его руках на правах победителя, в мирное время становилась для него опасной. О, он прекрасно это понял, проезжая по улицам столицы! Как же тогда ему быть?..
* Звонок в Древнем Риме вешался на шею осужденных к сметной казни.
Так и не ответив себе на этот вопрос, Октавиан шагнул через порог, и в ту же минуту навстречу ему бросился и повис на шее сияющий Марцелл — тринадцатилетний сын его любимой сестры Октавии.
—А мы все видели! — радостно сообщил он и победно оглянулся на своего сверстника Тиберия, пасынка Октавиана.
Тот завистливо засопел и, не решаясь приблизиться к отчиму, глухо поддакнул:
—Да, мы даже немного прошли за колесницей...
— Нашли, чем гордиться! — послышался насмешливый голос, и в комнату вошла жена Октавиана, Ливия. Одетая в нарядную столу, она приветливо улыбнулась мужу, властной рукой отстранила от него племянника и, обняв Тиберия, нравоучительно заметила: — Вот если бы вы сами проехали в триумфальной колеснице...
— Проедут еще! — простодушно пожелал грубоватый Агриппа, и Гай Меценат, по своему обыкновению, мягко улыбаясь, тоже согласился:
— Видя каждый день триумфальное оружие на двери своего дома, трудно удержаться, чтобы самому не совершить великого подвига на благо отечества и римского народа!
Октавиан, морщась, с трудом дослушал напыщенную фразу друга.
Юноши выбежали на улицу, чтобы полюбоваться оружием на двери, а Ливия начала перечислять, какие блюда ожидают приглашенных на вечерний пир гостей. Октавиан, всегда щепетильно относившийся ко всему, что касалось его званых обедов и количества блюд, на этот раз остановил ее.
— Пойду, поработаю в свои "Сиракузы", — кивая в сторону верхнего кабинета, сказал он удивленной жене. — Сама придумай, какие подарки и развлечения можно устроить гостям. Или попроси Марка с Гаем. Они помогут.
Агриппа с надеждой взглянул на Мецената. Тот, хитро прищурившись, охотно кивнул.
Поднявшись на второй этаж Октавиан плотно прикрыл за собой дверь и прямо в одежде и обуви лег на ложе.
"Так как же теперь быть?" — снова подумал он.
Проклятия и угрозы, услышанные им во время триумфа, никак не выходили из головы.
Верный своему правилу просчитывать сложившуюся ситуацию от начала до конца, прежде чем принять единственно верное решение, он прикрыл рукою глаза и надолго задумался...
Пятнадцать лет он шел к этому дню. С того самого вечера, как получил письмо от матери с вестью об убийстве Юлия Цезаря, завещавшего ему незадолго до смерти, свое имя и три четверти состояния. Отныне, по римским обычаям, его должны были именовать Гаем Юлием Цезарем Октавианом. Но он попросил называть его просто Цезарем, в память о великом приемном отце. На самом же деле его честолюбию больше льстило тогда другое: разве мог скромный род Октавиев сравниться с древним и знатным родом Цезарей, ведущим свое начало от богов и царей?
Первым его порывом было повести на Рим легионы, стоявшие поблизости от Аполлонии, где он по приказу Цезаря готовил войска к походу на парфян. Но что-то остановило его, словно шепнуло на ухо: не торопись — осторожный полководец лучше безрассудного! Да и мать с отчимом в новом письме советовали: "Не зазнавайся теперь и не рискуй, помни, что Цезарь победил всех врагов, но пал от руки друзей".