Афины «радовали» нас вечной невыносимой духотой и пробками на узких извилистых улочках города, построенного слишком давно, чтобы иметь хоть какое-то понятие о планировке. Густо запаркованные обочины оставляли совсем мало места для движения, хорошо еще, что нас пропускали абсолютно все, шарахаясь от перспективы расстаться с крышей над головой из-за поцарапанного бампера.
— Куда мы едем?
— Тут рядом. Называется «Вольтер», самое шикарное место в Афинах.
Живой струнный квартет негромко ваяет что-то изысканно классическое. Уходящий в необозримые дали потолок покрыт росписями в духе итальянского Ренессанса: пушистые кучевые облачка над симпатичными горными долинами и лесочками с играющими в сочной зелени розовощекими купидонами. Канделябры в человеческий рост по углам, серебряные приборы, хрусталь, тяжелые стулья с высокими спинками накрыты белоснежным льном. Проведя по нему рукой, я понял: выпуклые узелки образовывают диковинный узор, не заметный глазу. Я боролся с соблазном оглядываться по сторонам, тогда как моему юному спутнику, казалось, все это великолепие уже осточертело. Не то чтобы я из деревни выбрался, но назвать меня завсегдатаем подобных мест, как ни крути, было нельзя. С выбором блюд он также не парился, заказав все самое дорогое, что было в меню.
Вышколенный официант подобострастно улыбался, принимая заказ, но, клянусь богом, в его взгляде промелькнула насмешка: проныра явно был осведомлен о статусе моего спутника.
Парень поковырялся в тарелке, наморщил прямой тонкий носик и отодвинул блюдо, едва попробовав.
— Если ты не любишь трюфели, зачем ты их заказываешь?
— Потому что дороже ничего нет.
Он оторвал белоснежную с бледно-лиловой сердцевиной орхидею от букета на середине круглого стола и примостил себе за ухом.
— Нравится?
Я не видел ничего глупее этих девчачьих ужимок.
— Так для тебя главное — потратить?
Парень, разочарованный отсутствием реакции, вытащил цветок и кинул на скатерть.
— Ну должен же я на чем-то отыгрываться за свою поруганную честь.
Он пострелял глазами по сторонам, пока я наслаждался тающим во рту мясом с душистой подливкой и некоей неизвестной мне растительностью, также потрясающе вкусной.
— Слушай, вон те тетки через столик справа, явно при деньгах, уже слюнями изошлись, на тебя глядючи.
— Я не интересуюсь женщинами.
— Я и не предлагаю тебе ими интересоваться. Надеюсь, ты умеешь отделять бизнес от удовольствия?
— Ну а сам-то ты чего стесняешься?
— Ой, я у женщин вызываю материнский инстинкт, это не способствует, знаешь ли.
В подобных малоинтеллектуальных подколках прошел весь обед.
— ОК, — наконец сказал я, потягивая приятно пощипывающий горло старый коньяк. — Мы вкусно покушали — вернее, это я вкусно покушал, а ты посидел рядом, — но я так и не понял, что все это значит. Чего тебе от меня надо?
Мальчишка сидел, развалившись в кривоватой позе, съехав на край стула, и курил длинную тонкую сигарету.
— Я хочу трахнуться с тобой.
— Ага… И ты считаешь вот это все сценой соблазнения?
Он посмотрел на меня убийственным взглядом.
— Ну извини, у меня с фантазией не очень.
— Но мы, кажется, уже вчера трахались.
— Это не одно и то же. Я видел, что ты хочешь меня, но не мог проявить ответный интерес перед хозяином.
Я смотрел на своего нового знакомого с любопытством, пытаясь понять: это просто скука, или я ему действительно понравился?
— И часто ты вот так поступаешь?
— Поступаю.
— А если твой мужик узнает?
— Он меня убьет.
Парень потеребил себя за мочку левого уха, в которой ярко поблескивал крупный камень. «Карат явно не мало».
— Ладно, не стану кривляться, я трахну тебя с большим удовольствием.
— Эй… человек, ты там умер, что ли?
Когда принесли счет, от которого у меня наверняка глаза бы на лоб полезли, он даже не заглянул в вытянутую бархатную книжечку, кинув официанту золотую «визу».
Мы вышли из кондиционированной прохлады в духоту афинского дня.
— Где думаешь приступить?
— Э… ко мне нельзя, к тебе тоже: еще не хватало, чтобы твой Джордж что-то заметил…
— Он не мой.
— Ага, конечно.
— Я не продаюсь.
— Ну да, как же.
— Не надо всех мерить по себе.
Он посмотрел на меня и дернул бровью.
— Как скажешь.
— Может, на пляж?
Парень опять наморщил капризно нос.
— Не люблю я на пляже, песок кругом набивается. Я знаю местечко.