— Пожалуйста, помоги мне понять.
Холод не сходил с его лица.
— Здесь нечего понимать. Нечего. Фарс окончен. Убирайся, к чертям из моей жизни, и, если я когда-либо увижу тебя снова, я сделаю так, чтобы тебя арестовали за преследование.
Слабость - гадость, слабость - гадость, слабость….
Она больше не могла обманывать себя.
И тут она поняла. Она была слабой. Вельвет была слабой. Нет, не Вельвет. Это была Дотти. Слабой была именно Дотти.
Дотти была слабой. Дотти была слабой. Дотти была слабой
Так или иначе, она с удовольствием повторяла эти слова, пока поворачивалась спиной к Миколасу и покидала его кабинет. Она даже не чувствовала ни малейшей необходимости оглядываться. В этом не было никакого смысла. Он был той частью прошлого, где существовали Вейн и Линди, часть ее жизни, которую она должна была игнорировать, если она не хотела, чтоб это уничтожило ее.
Только добравшись до лобби она осознала, что у нее нет никаких денег. Она оставила свою сумочку в офисе Миколаса. Она даже не могла обратиться в банк, ни тогда, когда у нее ничего не было, она была настолько глупа – о Боже, как же глупа она была все это время – потратила все деньги сегодня утром, чтобы купить чертов подарок для Миколаса. Это было ее доказательство себе, что она не была слабой – она была достаточно сильна, чтобы любить и доверять.
Да, что ж, глупая она.
Дотти слабая. Дотти слабая. Дотти слабая.
Другая мысль пришла ей в голову, и она почти упала на колени.
Боже, у нее даже не было трусиков.
Все, что у нее было, это воспоминания и…
Вельвет заставила себя повернуться и столкнулась лицом к лицу с охранником, который все это время, что было очевидно, пытался не пялиться на нее. Стянув кольцо с пальца, она отдала его ему и сказала, — Это твой счастливый день.
А затем она направилась в аэропорт.
Глава одиннадцатая
— Это все ее финансовые отчеты? — спросил Миколас на следующий день, забирая документы у главы своей службы безопасности. Лицо его было холодное и непроницаемое.
— Это все, включая те, которые не доступны для общественности.
Когда мужчина ушел, некоторое время Миколас неподвижно сидел за своим рабочим столом. Даже сейчас, он ненавидел себя за доверчивость. Даже сейчас он спрашивал себя о мотивах, заставивших его тратить свое время, наблюдая за каждым шагом Вельвет Ламберт. Что он надеялся найти в этих бумагах? Причину или предлог, за которую он сможет зацепиться, чтобы вернуть ее назад, при этом не испытывая к себе отвращения за то, что ведет себя как влюбленный дурак?
В конце концов, причины не важны. Он просто должен знать. Он просто обязан.
Когда он начал читать, он обнаружил, что данные не соответствует тому, что он ожидал.
У Вельвет было два банковских счета.
Первый был открыт в тот год, когда она приехала в Грецию. Это был впечатляющий депозит, и циничная часть Миколаса задавалась вопросом, было ли это результатом другого успешного завоевания, вызванного неотразимой красотой Вельвет. Затем следовали регулярные взносы и минимальные снятие средств со счета, за исключением чека, который она отправила Вейну Гарфилду.
Две последние транзакции были совершены сегодня утром, в день свадьбы. Первым был чек на $100.000, отправленный ее адвокату Лестеру Уилкинсу. Остальная сумма, чуть больше $2.000 была получена наличными.
Второй ее счет озадачивал еще больше. Она открыла его неделю назад. И когда он просмотрел детали единственного перевода, Миколас понял, что это был чек на $100.000, который он дал ей.
Она оставила его нетронутым, даже сегодня.
Миколас взял другую пачку документов, тогда в его голове и прозвенел сигнал тревоги.
Там были бланки документов для некоммерческого фонда помощи пострадавшим от преступлений, связанных со злоупотреблениями наркотиками. Начальный капитал был $100.000.
Был ли фонд прикрытием? Использовала бы она его, чтобы просить больше денег для своего любовника?
Эта мысль заставила его стиснуть руки в кулак, у него было такое сильное желание перевернуть стол и уничтожить все доказательства того, что Вельвет Ламберт была нечестна с ним.
Почему? Почему, черт возьми, почему?
Она рыдала и кричала на него, задавая вопросы. Он хотел бы проорать ей в ответ тот же самый вопрос. Боль от ее предательства была настолько велика, что почти изуродовала его. Тот же гребаный вопрос, по крайней мере, он имел в виду его. Про нее он знал, что это был за отвратительный поступок. Она не заботилась о нем. Все, о чем она когда-либо заботилась, были его деньги, и, Боже, как умело она играла с ним. Вероятно, она будет смеяться по пути в банк, когда обнаружит, что в то самое утро, когда она послала Вейну Гарфилду сто тысяч, он, Миколас Саллис, разорвал ее брачный контракт.
Воспоминание о его идиотизме было как кислота, она разъедала его изнутри, и, через секунду, он все-таки уничтожил свой стол. Пробил стену и голыми руками раздавил стакан на куски. Он разрушал все, что видел, но боль не уходила, потому что он не мог разрушить воспоминания о Вельвет, которые у него были.
Почему? Почему, черт возьми, почему?
* * *
Было почти десять вечера, когда он приехал домой. Лакей встретил его с каменным лицом, и у Миколаса был соблазн к чертям уволить его на месте. За все годы, что Доддс работал на Миколаса, он редко говорил или высказывал свое мнение. Пожилой мужчина даже предпочитал работать в квартире только тогда, когда Миколаса там не было, чтобы не помешать ему во время уборки. Но, так или иначе, Вельвет удалось обмануть и старика. Было очевидно, то, как старый мужчина смотрел на Миколаса, резко и неприветливо, означало, что он обвиняет его в отсутствии Вельвет.
— У вас посетитель, — безжизненно сообщил ему Доддс. — миссис Шанталь Блейкли.
Шока от осознания того, что его мачеха была в его доме, было достаточно, чтобы Миколас забыла свое плохое настроение. Когда он вошел в свою гостиную, Шанталь действительно была там. Прошедшие годы слегка изменили ее, но она оставалась все такой же худой, как и была.
— Я заслужила объятие, Микки?
Она была единственной, кто его так называл. Сперва это был способ привлечь его внимание и разозлить, но потом, это имя превратилось в ласковое выражение, отражающее привязанность матери к сыну.
Его ярость из-за предательства Вельвет оставила его, и он был усталым, ранимым, и, взглянув на Шанталь, Миколас не мог вызвать в себе даже унцию негодования. Все, что он мог вспомнить, это хорошие времена. Он угрюмо сказал,
— Конечно, Чубби. — Это был его способ возмездия, когда он был еще ребенком.
Она засмеялась, он улыбнулся, и они оказались в объятиях друг друга. Когда Шанталь сидела напротив, и Доддс закончил накрывать на стол, она задумчиво сказала,
— Я всегда ненавидела себя за то, что поддалась давлению, ты знаешь.
— Ты была молода, — пробормотал он. — Я понимаю, что ты уехала благодаря…
— Не только я тогда была молода. Ты тоже. Я любила тебя как сына. Я заставила тебя увидеть во мне мать, и, в конце концов, я пожертвовала тобой и я никогда….— Шанталь резко вздохнула. — Я никогда не прощу себя за это. — Слезы затуманили ее взгляд.
— Даже когда я снова вышла замуж и родила детей, я всегда думала о тебе, как о своем ребенке – моем первенце и я…я рассказала о тебе своим детям. Я сказала им, что, возможно, однажды ты простишь меня за то, что я не противостояла твоему отцу.
Губы Миколаса дернулись.
— Если ты имеешь в виду, что ты хотела бы, чтобы в твоих силах было изменить его, и мы могли бы оставаться счастливой семьей, то нет, это было невозможно.
Шанталь покачала головой.
— Нет. Я не об этом. — она посмотрела на него с жалостью и состраданием. — Ты ведь не знаешь, не так ли?