На удачах и открытиях Шлимана, на его ошибках и догадках выросла целая новая наука—микенология, наука о древнейшем прошлом эллинского народа. В начале 50-х годов нашего столетия в Микенах под так называемой гробницей Клитемнестры— той самой, которую в 1876 году расчистила Софья Шлиман! — греческий археолог Г. Милонас обнаружил и раскопал еще один, второй могильный круг царских захоронений, давший новые прекрасные украшения из золота, а главное, позволивший уточнить время погребений, раскопанных Шлиманом. В конце 30-х годов совместная греческо-американская экспедиция во главе с К. Куруниотисом и К. У. Блегеном, тем самым, кто так успешно исследовал Трою, начинает раскопки великолепного дворца в Пил осе—легендарном царстве мудрого старца Нестора. Эти изыскания, не прекращающиеся до сего дня, принесли науке среди прочих находок множество глиняных табличек, на которых значками древней письменности — линейным письмом Б—были записаны сотни хозяйственных документов—целый архив Пилосского дворца.
Настоящую революцию в микенологии совершил в 1953 году английский дешифровщик Майкл Вентрис, который, работая бок о бок с лингвистом Джоном Чадвиком, сумел прочитать таблички из Кносса и Пилоса, написанные, как оказалось, на древнейшем диалекте греческого языка. Эта дешифровка подарила науке первые подлинные письменные источники по социальному устройству и экономике ахейской Греции и Крита.
Оглядываясь сейчас на выдающееся открытие Вентриса, опять невольно вспоминаешь Шлимана. Если гот, благоговейно снимая с покойного золотую маску, ни минуты не сомневался, что перед ним не только идеал эллина, но и сам Агамемнон, то до дешифровки линейного письма Б далеко не все были так уж убеждены в том, что эта письменность передает звуки греческого языка. На ум приходит и другое сравнение: а на сколько же лет отстала бы наука, случись открытие Вентриса не четверть века назад, а гораздо позже? Разве имели бы мы сейчас возможность издавать уже пухлые библиографии книг и статей по микенологии?
Спустя не так уж много лет после раскопок Микен, Тиринфа и Кносса выяснилось, что во II тысячелетии на Крите и в материковой Греции развивались сходные, хотя и этнически неродственные культуры, представители которых то мирно торговали, то устраивали друг на друга грабительские морские набеги. А что же происходило на островах Зтеиды, разбросанных «посреди виноцветного моря», воспетого Гомером? И там уже давно была обнаружена особая культура — кикладская. родственная как критской — минойской, так и микенской — элладской. Не хватало, пожалуй, одного, может быть просто наиболее эффектного, звена, чтобы это родство засияло в новом свете.
И такое звено нашлось совсем недавно на острове Фера (Санторин), в местечке Акротири. Здесь греческий археолог С. Маринатос натолкнулся на вторые Помпеи—целый город с улицами и многоэтажными домами, погребенный в конце XVI в. до н. э., как и его младший собрат по несчастью, под мощным слоем пепла и пемзы во время ужасного извержения вулкана. Внутри жилищ, сохранившихся на высоту в два, а то и три этажа, археологи нашли мебель и домашнюю утварь, стоящую на своих местах. Вот деревянное ложе, под которым заботливый хозяин поставил сосуды с луком и чесноком, вот искусно сплетенная корзинка. А какие изумительные фрески, во многом похожие на росписи Кносса, Тиринфа и Пилоса, но в то же время удивительно самобытные, дышащие тонким реализмом. На этой стене двое юношей в перчатках занимаются боксом, здесь ласточки мирно порхают меж ветвей, там художник изобразил сцену кораблекрушения — быть может, именно так погибли жители острова, когда, заслышав первые подземные толчки, бросились к своим кораблям, успев забрать с собой лишь драгоценности. Гибель Санторина у многих сразу же вызвала ассоциации с пресловутой Атлантидой.
Не менее важные открытия были сделаны и в другой Америке Шлимана — в Малой Азии. Сейчас Троя—лишь одно из десятков поселений бронзового века, исследованных в Анатолии, но она продолжает оставаться классическим памятником археологии, по хронологии Трои равняют прочие древние городища. Раскопки этих поселений на искусственно насыпанных холмах многое дали для выяснения истории их обитателей, быта, культуры, религии, передвижения племен и т. д.
Но в последние годы были сделаны интересные открытия и в области «гомеровской» археологии. Если в распоряжении Дёрпфельда было всего лишь несколько десятков обломков микенских сосудов, попавших в Трою в результате торгового обмена с ахейцами, которые и дали ему основание считать шестой горизонт «градом Приама», то недавние раскопки в Милете — матери многочисленных ионийских колоний на Черном море — показали, что сама эта метрополия в XVI в. до н. э. была основана ахейцами, приплывшими из Греции.
Находки в других соседних с Милетом поселениях показали особую заинтересованность в колонизации этого района мало-азийского побережья древнейшими греками, стремившимися, видимо, противопоставить себя могучему Троянскому царству. Выходит, не такими уж сочинителями были греческие аэды и Гомер, слагавшие сказания о Троянской войне.
Новые открытия несут разгадку одних тайн, но тут же ставят и много новых проблем, ждущих еще своих Колумбов, — так всегда бывает в пауке. Троя же — первая в цепи этих загадок—останется вечным памятником упорству и мужеству ее первооткрывателя.
Возвращаясь к вопросу, поставленному в начале очерка, должен признаться, что едва ли мне удалось ответить на него окончательно и бесповоротно. Да так ли уж это и необходимо? Пускай, повторяю, чнтатель, захлопнув увлекательную книгу, составит о ее главном герое свое представление, навеянное ему романом, создаст собственный образ этой, без всякого сомнения, выдающейся личности. Автору же этих строк остается высказать одно пожелание — чтобы в этом образе перед Шлиманом-археологом не отступал в тень Шлиман-человек, человек, который остается для нас символом непреклонной воли, способности переносить лишения для осуществления поставленной цели.
И еще одно. Многих в Шлимане поражает феноменальное везение, та перерастающая все границы не изменявшая ему удача, которая невольно вызывает в памяти роковой образ Поликрата и легенду о его перстне. Да, действительно, есть археологи-счастливчики, а есть и заклятые неудачники. По моему глубокому убеждению, счастье улыбается не всякому, но только тому исследователю, который обладает, во-первых, особым даром остро подмечать несущественные на первый взгляд мелочи, а кроме того, ведет поиск непрестанно, систематически, не перебегает в случае временного невезения с места на место, подобно рыбаку, у которого «не клюет». Если мы под этим углом зрения оглядим весь пройденный Шлиманом путь, то должны будем признать, что он не был лихорадочным метанием между разными памятниками в поисках сенсаций, но целенаправленным, систематическим и хорошо продуманным поиском археолога, одаренного, кроме всего прочего, замечательной наблюдательностью и удивительной интуицией, заряженного одной великой идеей—доказать правоту Гомера.
По меткому выражению Г. Штоля, Шлиман — как показало время — не мимолетная комета, а звезда, которая светит и поныне. Время же показало, что никогда в сердцах людей не угаснет Прометеев огонь, зажженный в пору «прекрасного детства человечества» — великой эллинской цивилизации. Ради того, чтобы это чистое пламя горело ярче, столько сил, упорства и таланта положило не одно поколение подвижников науки.
Ю. Виноградов, кандидат исторических наук
