Немедленно вызвали находившегося в Неаполе известного немецкого хирурга доктора фон Шоена. Он вскрыл левое ухо Генри, очистил его от гноя, но сказал, что, по-видимому, нужна трепанация. Речь к Генри не вернулась. Хозяин гостиницы сам ухаживал за ним, поил бульоном и кофе.
На другое утро — был второй день рождественских праздников— в комнате, примыкавшей к спальне Генри, собрались доктор Коццолини, доктор фон Шоен и еще шесть специалистов— решали, можно ли делать трепанацию черепа. Пока они совещались, едва теплившаяся в Генри жизнь угасла.
Все эти события Софья узнавала из телеграмм. Узнав, что Генри упал на улице, она немедленно собралась в Неаполь. Была пятница. Парохода на Бриндизи в тот день не было. А вечером пришла последняя телеграмма. Ее муж скончался.
Дёрпфельд и ее брат Панайотис уговорили Софью остаться дома. С субботним пароходом, уходившим в Бриндизи, они отплыли в Неаполь, чтобы привезти в Афины тело Генри.
Она сидела в библиотеке за письменным столом Генри: ей было так горько. И не только потому, что Генри не стало — это не было неожиданностью: он уже давно болел и занимался многочисленными делами без прежнего азарта, — а потому, что он умер на чужой постели в гостинице, далеко от своего дома: никто из родных не был с ним в его последнюю минуту, не поцеловал его, не сказал последнее прости. Затем пришло сознание вины. Узнав о тяжелой операции, она должна была немедленно ехать в Галле. Но как редко за двадцать один год жизни с Генри она восставала против его желания. А он ведь не велел ей ехать к нему…
Она должна была настоять, чтобы он из Галле ехал прямо в Афины, где так тепло и где он потихоньку поправился бы в своем красивом доме, окруженный любящими людьми — женой, взрослой дочерью, сыном-греком, а он вместо этого помчался в Берлин повидать Вирхова, в Париж повидать других друзей, в Неаполь посмотреть раскопки Помпей… как это было на него похоже. Она никогда не могла направлять его поступки. Да и никто не мог.
Софья содрогнулась, представив себе, что его, умирающего, отвергла больница потому только, что там никто его не узнал, а ведь они могли бы еще спасти его. Не узнать доктора Шлимана. одного из самых знаменитых в мире людей! Телеграммы соболезнования идут до сих пор со всех концов земли, газеты полны длинных статей о его удивительной жизни, о том великом вкладе, который он внес в археологию, в изучение предыстории человечества.
Генри Шлиман, умерший за несколько дней до своего шестидесятидевятилетия, до конца прошел свой жизненный путь. Он исполнил свое предназначение. Гомеровская Троя, царские могилы Павсания в Микенах, сокровищница Орхомена, Тиринфский дворец…
И все это уже в прошлом.
Через несколько дней Дёрпфельд и Панайотис привезут его обратно домой—его последнее путешествие, которых было так много. Когда вскроют завещание, она отдаст на строительство усыпальницы пятьдесят тысяч драхм. Протестантский пастор отслужит заупокойную службу. А когда мавзолей будет готов, тело Генри упокоится в нем… навеки.
Она вытянула на столе руки, уронила на них голову. В сердце хлынуло одиночество.
Одна в тридцать восемь лет. Хозяйка грандиозных «Палат Илиоина. Андромахе девятнадцать лет, за ней ухаживает студент из университета. Возможно, она скоро выйдет замуж и покинет ее. Агамемнону еще двенадцать лет. Он будет ее утешением.
Она знала содержание завещания Генри, которое он составил 10 января 1889 года. Он щедро обеспечил свою русскую семью, оставил подарки сестрам, Вирхову, Дёрпфельду. Андромахе и Агамемнону завещаны целые состояния. Когда-то очень давно он отвел ее отца Георгиоса Энгастроменоса к нотариусу и заставил подписать документ, в котором говорилось, что его семнадцатилетняя дочь Софья никогда не будет претендовать на его, Генри Шлимана, имущество. И вот теперь он завещал ей «Палаты Ил иона» со всем их содержимым, здание в Берлине и много другой собственности, включая здание Германского археологического института. Жизнь ее обеспечена. Она сможет содержать «Палаты Илиона», как их содержал Генри, примет как гостя каждого, кто переступит их порог, откроет двери музея, где выставлена их троянская коллекция. А когда она устанет от гостей, у нее есть надежное убежище — ее дом и Кифисье.