И вот пришло время прощаться. Грегор обнял сестер и прижал к себе.
— Вы обещаете вести себя хорошо?
— Да, — кивнула Лиззи.
— Я хорррошая, — сказала Босоножка.
— Я знаю. Я люблю вас. Скоро увидимся, — произнес Грегор.
— Скоро увидимся, — эхом откликнулись они.
Живоглот проинструктировал Ареса, какую позицию следует занять на равнине Тартара.
— Помни, Грегор: они думают, что тебя нет в живых. Поэтому нельзя, чтобы они увидели тебя раньше времени, — до того, как появится Мортос, — наставлял Живоглот.
— Понял, — ответил Грегор.
— Хорошо. Высокого вам полета, обоим! — пожелал Живоглот.
— Беги как река, Живоглот, — ответил Грегор.
И Арес взлетел. Они летели в темноте, которая перестала быть для Грегора темной. Так как щелканье или кашель теперь «ослепляли» Грегора, давая слишком яркую картинку, он предпочитал использовать дыхание — изображение получалось менее отчетливым, но зато оно было постоянным, ведь вдохи и выдохи Грегор делал все время, а задерживая воздух или начиная дышать чаще, Грегор мог регулировать четкость и яркость картинки.
Примерно через час они были на месте. Арес опустился на пол в небольшом туннеле, прямо у стены, которая состояла из множества крупных камней. Между этими камнями Грегор увидел пустоты. Он осторожно спешился и полез на стену. А когда голова показалась над стеной — его глазам открылась захватывающая картина: перед ними раскинулась огромная пещера, дальнего края которой даже не было видно. Стены ее тянулись бесконечно и обрывались где-то очень далеко впереди, резко уходя вниз. Далеко внизу, под Грегором, клубилось немыслимое количество крыс — Грегор даже не делал попытки их сосчитать. Но их точно было не меньше тысячи. Они спали, дрались между собой, зализывали раны. Обычно Грегору приходилось прятаться и соблюдать повышенную осторожность, чтобы крысы не учуяли его запах. Но сейчас он мог этого не опасаться: воздух был до краев наполнен запахом тухлых яиц, который Грегор прекрасно помнил со времен первого путешествия, когда Живоглот вел их через отвратительные пещеры, по стенам которых текла вонючая, пахнувшая сероводородом жидкость, чтобы забить их натуральный запах. На этот раз мерзкий сильный запах, видимо, исходил из туманного облака, которое висело над рекой, что протекала вдалеке. Даже на таком большом расстоянии Грегор мог с уверенностью определить, что в этой реке не было ни следа жизни.
— Это и есть равнина Тартара? — шепотом спросил он Ареса.
— Да. Ты что, можешь видеть? — шепнул в ответ Арес.
— Ага. Живоглоту наконец удалось научить меня эхолокации, представляешь? И я должен признать — это классно. Ты видишь Мортоса? Чувствуешь его?
— Нет. Но он должен быть поблизости. Ведь все эти крысы здесь из-за него, — ответил Арес.
Грегор спустился к подножью стены, и они стали ждать. Вспомнив о трогательном прощании с сестрами, Грегор протянул Аресу печенье, сам съел другое.
Если ему суждено умереть в ближайшее время — пусть последнее, что он почувствует в жизни, будет вкус печенья миссис Кормаци.
Правда, теперь он не собирался умирать. После того, что сказал, ему Живоглот.
Грегор подумал, что вообще-то он — всего половина команды и что для Ареса тоже может быть важно узнать, что думает Живоглот.
— Слушай, Арес, ты умеешь хранить секреты? — спросил он своего побратима.
— Я бы сказал, что это одно из моих немногих достоинств, — грустно ответил Арес.
— Знаешь… Живоглот, оказывается, не верит в пророчества. Он считает Сандвича всего-навсего чокнутым придурком и говорит, что мы сами программируем себя под влиянием его пророчеств, потому что верим в них, — произнес Грегор.
Арес помолчал секунду, потом ответил:
— Я бы соврал, если бы сказал, что подобные мысли никогда не посещали мою голову.
— А почему ты никогда не говорил об этом? — спросил Грегор.
Интересно, есть ли такие подземные, которые никогда ни в чем не сомневались?
— Потому что все остальные относятся к его словам с пиететом. Но если разобраться… кто он был? Его нельзя назвать хорошим или мудрым человеком. Слова его вечно полны неясностей и только заставляют нас убивать друг друга, — сказал Арес.
— Когда я был здесь в первый раз — я сначала не верил во все эти штучки. Потом, когда много всего произошло, это стало казаться мне истиной. Но что если мы просто исполняли волю Сандвича — поэтому все и сбывалось? Если взять «Смутное пророчество» — все, что касается меня и Генри, моей и его смерти. Ведь мог умереть я — и все равно получалось бы, что пророчество исполнилось. Поэтому единственное правильное и настоящее, что случилось в тот день — это то, что ты спас мне жизнь, — произнес Грегор.