На самом деле все было прекрасно видно и без бинокля, но надо сказать, с биноклем картина представлялась еще чудовищней. Люкса взяла бинокль и приставила к глазам.
— Значит, вот оно как, — произнесла Люкса тихо. — Значит, вот как они планировали всех уничтожить.
— И никакого сопротивления со стороны зубастиков, — добавил Арес.
— Ты уже можешь отпустить меня, — сказал Картик тихо, и Арес освободил его из своих когтей. Зубастик свернулся калачиком и спрятал мордочку в шерстке.
— Я думала, они будут морить зубастиков голодом. Или попытаются их утопить. Ну или еще что-то в этом роде. Но это… — Найк покачала головой. — Такого еще не бывало.
— И не такое бывало, — угрюмо сказал Живоглот, слизывая кровь с раны на плече.
— Дай-ка я. — Говард передал Газарда Люксе и полез в аптечку. — Она не очень глубокая, — успокоил он Живоглота, осмотрев рану.
— Достаточно глубокая, — возразил крыс, бросив быстрый взгляд на Люксу. — Я считаю, я свой долг выплатил. Сполна. Моя жизнь — за твою жизнь.
— Да, долг выплачен сполна, — безучастно ответила Люкса.
Они стояли и смотрели, как Говард перевязывает рану Живоглоту, — просто потому, что надо было на что-то смотреть, а смотреть на мертвых мышей было невыносимо.
Грегор все не мог осознать, что произошло у них на глазах. Он уже видел смерть, много раз. Но сегодня это было иначе, не так, как прежде. И дело было не в количестве жертв. Там, в джунглях, во время боя с муравьями-острогубцами, земля была покрыта трупами, словно ковром. Но тогда это был бой. Тогда лицом к лицу сошлись две армии, и у каждого был пусть призрачный, но все-таки шанс спастись. А то, что произошло с мышами…
Они не могли защититься, укрыться от невидимого и неосязаемого врага. И среди них были не только солдаты… но и детеныши…
Это было настоящее убийство. Точнее бойня. И возможно — не последняя.
Одна Босоножка, казалось, не замечала всеобщего настроения.
— Газард, потанцуй со мной! — попросила она, протягивая приятелю ручку, но Газард ответил:
— Нет, Босоножка, я сейчас не могу.
— Тогда я сама, — легко согласилась она и начала кружиться, напевая:
Больше всего на свете Грегору хотелось, чтобы она замолчала. Но что-то мешало ему сделать ей замечание. А Босоножка теперь была мышкой: она царапала воздух лапками и весело подпрыгивала.
Этот ее мышиный танец — это было уже слишком. К тому же с ними был Картик — ему-то каково все это видеть и слышать?
— Перестань, Босоножка! — сказал Грегор, но она слишком увлеклась песенкой.
Теперь она сложила ладошки под щекой и притворялась спящей.
— Да перестань же! Хватит! — Грегор схватил ее под мышки и рывком поставил на ноги.
Кажется, у него получилось слишком грубо, потому что она закусила губку, и глаза ее наполнились слезами.
— Ладно, прости. Прости! Просто сейчас не самое подходящее время для танцев, — оправдывался Грегор.
— Но мыски танцевали, — упрямо возразила она. — И я просто танцую, как мыски.
— Да, да, я понимаю, — сказал Грегор. — Ты ни в чем не виновата, ты не сделала ничего плохого.
— Я хочу танцевать, как мыски, — всхлипывала Босоножка.
— Ладно, ладно. Только не плачь, — сдался Грегор и погладил ее кудряшки.
Он вынужден был признать, что издали, если не знать правды, судороги погибавших мышей действительно были похожи на танец. И вообще, слова этой песенки:
очень наглядно описывали то, что ему довелось сейчас увидеть…