- Соколик, так коли нужда у государя в деньгах на пушки, мы сейчас, мы мигом, - Аграфена кивнула сестре Манефе, монастырской казначейше. Офицер посуровел.
- Это замечательно, что вы, святая мать, готовы помочь государю деньгами. Я всенепременно сообщу об этом самому Петру Лексеичу, так что ждите в ближайшее время от него людей с ревизией, они и поглядят, что там у вас в кладовых может войску сгодиться.
Аграфена побелела, а офицер продолжал:
- В колоколе вашем бронза редкостная, в пушечном деле особо нужная. Не знаю, ведомо ли вам, но государь гонит шведов с исконных своих вотчин, с Ижорской земли. Спешно нужны добрые пушки, а ждать, пока снова такую бронзу выплавят - недосуг. Да не беспокойтесь вы, мать, колокол благому делу послужит, победе православного войска над лютеранскими грешниками.
- Колокол и так служит православному оружию, он зовет на молитву, звоном взывает к Господу, нельзя его плавить, он свят.
- Э-э, матушка, если кроме картечи из новых колокольных пушек по шведу еще и молитвой да святостью шарахнет, тем скорее ему конец придет.
Аграфена метнулась ко второму офицеру.
- Вы, господин офицер, вроде постарше будете, как же можете такое безобразие учинять, над святынями глумиться?
- Мать игуменья, - снова заговорил первый офицер. - Поручик фон дер Блюм недавно на царской службе, русский язык еще не выучил, для разговоров тут только я.
Аграфена схватилась за голову и в отчаянии закричала:
- Вот оно что! Иноземцев, безбожников, лютеран поганых прислали. Конечно, ни у одного православного на святыню рука бы не поднялась. А ты, сударь мой, русский человек вроде, а такое творишь. Окаянный ты, безбожник, антихристов слуга!
Физиономия поручика налилась гневом.
- Как твои слова понимать, мать игуменья? Я слуга царю, а не антихристу. Или ты своего государя антихристом зовешь? Царской воле противишься? Да за это знаешь что и не с такими как ты бывало!?
Испуганная Аграфена отпрянула. Тем временем со всего монастыря набежали монахини, они растерянно следили, как иноземные мастера ладили свою машинерию. Аграфена огляделась и с ужасом узрела еще одну мужскую фигуру, приближающуюся со стороны трапезной. Господи, как же она забыла о нем, отец Пафнутий, монастырский исповедник, он ведь приехал сегодня после обедни. Отец Пафнутий, ревнитель старины, обличитель безбожных нравов царя и присных, с его длинным языком и громовым голосом. Ну, сейчас пойдет говорить такое, что не только колокола и казны, но и жизни лишаться все обитатели монастыря. И верно, отец Пафнутий не обманул ожиданий игуменьи. Тряся всем, чем только можно (бородой, объемистым животом, руками и зажатым в них крестом, кажется, даже ушами и кончиком красного носа) и брызгая слюной, он ринулся в бой:
- Безбожники, адовы дети, слуги диавола. Как смеете вы... Смерть вам вечная и погибель души!
Шум нарастал, русский офицер багровел от бешенства и судорожно хватался за пистолет, иноземный поручик невозмутимо разглядывал подпрыгивающего святого отца, но на всякий случай передвинул свой палаш поближе. Мастера, иногда с любопытством поглядывая на это светопреставление, продолжали делать свое дело. Темнело. Солдаты сноровисто разложили костры, они явно собирались закончить работу и увезти колокол прямо сейчас, не дожидаясь следующего дня. Аграфена в отчаянии огляделась и увидела племянницу, торопливым шагом приближающуюся к ней.
- В чем дело, тетушка, что здесь происходит?
- Ох, дитятко, тебя сам Бог послал. Солдаты прискакали, с личным государевым указом, св. Варвару от нас забирают, в пушки ее переливать будут. Все здесь иноземцы, один только офицер русский, но его отец Пафнутий так разозлил, что к нему уже и не подойдешь. Второй офицер немец, ты языки знаешь, иди к нему. Проси, грози, обещай что хочешь. Св. Варвара ваш, Опорьевых, родовой колокол, спасай ее!
Варвара кивнула и, придерживая край платья, направилась к офицеру. Тот уже слез с коня и сейчас стоял, невозмутимо взирая на окруживших его галдящих монахинь.
- Ну-ка, сестры, ступайте отсюда, - властно приказала Варвара. - Все равно герр офицер ни слова не понимает. Ступайте к игуменье, а я с ним поговорю.
Сестры брызнули в стороны, а она подошла к офицеру.
- Mein herr, простите меня, но... - начала она по-немецки.
- Вы же знаете, моя божественная леди, вам я прощу все что угодно, - раздался знакомый насмешливый голос, Джеймс шагнул из сумрака на свет.