- Ну, а дальше чаво? - сквозь смех поторопил Ванька.
- Не нукай на деда, не запряг, чай! Не ведаю, да и ведать не хочу, куда бабка ходила, в лес, али еще куда, только спроворила серый порошочек. Разложила гадость кучками по избе и подпалила, кучки тлеть начали, запашком потянуло. Я по первому делу терпел, потом башку замотал, думал перемогусь как-нито. А потом порошочек шибче разгорелся, вонью и вдарило. Я из дому бегом, гляжу, соседи повысыпали, у всех морды замотаны, и тоже спасаются.
Сквозь подавляемый хохот Ванька просипел:
- Как же вы теперича?
- Смеесся, вольно тебе смеяться. А мы теперича тута сидим, а они, сволота усатая, тама! Володеют!
- Бабка-то где?
- И бабка тама! Может, останний бой принимает, а может, сговорилась с ворогом, будет над ними царствовать. Останутся в деревне тараканы да бабка, - печально закончил дед.
Всхрюкивая от смеха Ванька плюхнулся в траву. В диких пароксизмах хохота корчились матросы, почти рыдающий Джеймс приник к конской гриве, и даже на Варенькиных губах медленно расцветала улыбка. С горькой обидой глядел дед Игнат на заходящуюся компанию.
В этот момент дверь избы распахнулась, ударившись о стену. Из проема вырвался клуб дыма, а затем на пороге возникла маленькая старушка с громадной метлой в сухоньких ручонках. Одним взмахом она выбросила на двор слабо шевелящуюся черную кучу и звонко крикнула:
- Будя лясы точить, дед, иди супостата прибирай, конец ему вышел.
- Неужто справилась, бабка?
- А ты как думал, - задорно ответила та и добавила, - Вы, соседушки, тоже возвертайтесь, поглядите, может и ваши повыздыхали, - и не переводя дыхания обернулась к кланяющемуся Ваньке, - Здравствуй, Ванюша, наконец, деда с бабкой вспомнил. Ты, никак, с друзьями? То-то радости нам, старикам! Чего это у вас попик к лошадке привязанный сидит, ротик у батюшки шарфиком замотанный?
- Не поп он, бабушка, - выдал Ванька заготовленную историю, - монах беглый, от трудов святых убег, мы его по принадлежности вертаем.
- Ах он паскудник, ах святотатец! Ты его, деда, в сараюшку посади, посади, замочек навесь, да покрепче, - не обращая внимания на яростные взгляды отца Пафнутия зачастила бабка, - Девица-то с вами раскрасавица, цветочек аленький, светик ясный. Что ж ты такая худая да бледная, милая? У-у, мужики-ироды, умучали девоньку, утомили, лица на ней нет. Ничаво, родненькая, у меня отдохнешь, я баньку натоплю, уж я тебя попарю, накормлю-напою, косоньки золотые расчешу. Давай, дед, снимай красавицу с седла, топи баньку, попарим гостей с дороги. Теперича вы у бабушки Агафьи, теперича все ладно будет, - и не переставая трещать, бабка повела Варю к дому.
Разомлевший после бани, сытый и отдохнувший Джеймс терпеливо дожидался появления чувства довольства. Дожидался давно, чувство не приходило. Джеймс нервно бродил по обширной горнице для проезжих, тревожно поглядывая на дверь, ведущую в маленькую комнатенку, обычно служившую жильем деду Игнату с семейством, а сейчас отведенную для Варвары. С того момента как Варя вернулась из парильни, дверь эта больше не открывалась, за ней стояла полная тишина. Несколько раз Джеймс уже порывался войти, но каждый раз не решался, теперь же, не выдержав, постучал, и не услышав ответа, тихонько заглянул внутрь.
По-детски подперев щеку кулачком Варя сидела у затянутого бычьим пузырем окошка. Свет затухающего дня падал на золотые локоны, высокий чистый лоб, отчаянно синие глаза. С жалостью и чувством вины Джеймс заметил темные круги вокруг глаз, заострившиеся черты лица, резче проступившие скулы. Девушка была на грани изнеможения. Выстиранное Варино платье сушилось на очаге, а сама она была облачена в длинную до пят бабкину рубаху. Слишком широкий ворот трогательно открывал шею и хрупкие плечи, подчеркивая беззащитность этого полуребенка. Джеймс смущенно кашлянул. Она обратила на него взгляд бездонных сапфировых глаз, розовые губки жалобно дрогнули и...