Увернуться Джеймс успел. Кувшин разбился о стену, обдавая его кислыми брызгами и дождем осколков.
Чертыхаясь, Джеймс сжал кулаки и шагнул вперед, они замерли, меряя друг друга взглядами. Наконец, не выдержав негодующего взора девушки, он круто развернулся на каблуках и вышел вон. Вслед ему печально глядел недобитый таракан.
Крепко шарахнув дверью Джеймс замер перед открывшейся ему картиной. На лавке у стены рядком восседали англичанин Фостер, шотландец Аллен, француз Ла Жубер и природный русак Ванька Толмач и в четыре голоса тихо и жалобно тянули песню ирландских бандитов "В последний раз в последний пляс пустился Макферсон". Остальная команда с трепетным сочувствием внимала. Когда доблестный Макферсон героически повис в петле, уничтожив перед этим толпы злобных англичан, Фостер всхлипнул, уронил слезу на Ванькино плечо и крепко приложился к стоящему перед ним горшку.
- Что пьем? - вопросил Джеймс.
Фостер поднялся, с пьяной серьезностью встал во фрунт и доложил:
- Грог, мой капитан, мы пьем грог.
- Кто посмел притащить бренди? Приказ был ничего лишнего не брать!
- Мы никогда не нарушаем ваших приказов, капитан. Бренди местный.
- Ну естественно, в глухой деревушке в центре России производят бренди. Может даже ведут широкую торговлю!
- Не, барин, - влез Ванька, - Брендю деда не продает, разве иногда у соседей на что меняет.
- Издеваться надо мной вздумали? - лицо Джеймса потемнело. Заметив, что приближается гроза, Фостер пхнул Ваньку локтем и тот поторопился объяснить:
- Я как еще у барина Льва Кирилловича служил, дед Игнат ко мне наезжал, я его барским винцом угощал. Дюже ему брендя понравилась, он заначил малую толику и бабке на пробу привез. Теперь вот бабка ее тута гонит. Бабуль, расскажи барину как брендю делаешь.
- Ничаво особливого, - зачастила Агафья, - Берешь водочку, можно казенную, а лучше свою, домашнюю, оно, конечно, свою гнать супротив указов, однако ж своя, она не в пример чище и крепче будет. Берешь ее, родимую, а потом идешь во лесок и корушку с дуба дерешь, дерешь. Потом кору в ступку бух и пестиком трешь-растираешь. А потом в водочку сыпешь и под стреху на месячишко. И извольте выкушать, вот она брендя, - бабка сунула Джеймсу под нос кружку. Он понюхал, хлебнул: в кружке действительно плескалось низкосортное бренди невероятной крепости. Джеймс отер невольные слезы и подсел к столу.
- Налей лучше грогу, Фостер, выпьем, - Джеймс подставил кружку.
- За что пить будем, сэр?
- За женщин, чтоб они провалились!
Через час, крепко обнимая за плечи деда Игната, Джеймс изливал ему душу.
- Что нужно женщинам? - говорил он, - Я для нее на все готов, я ради нее жизнью рискую, а она...? Я ведь хочу все решить по чести, хочу на ней жениться, а она...? Я ей предложение делал два раза, а она...? Я искренне хочу искупить свою вину перед ней, а она...? Я жду от нее хоть чуть-чуть любви, понимания, а она...? Она кувшинами кидается! С квасом!!!
- Действительно, нехорошо! - осмелевший от выпитого Аллен подобрался сзади и подсел к капитану, - Зато леди Барбара дама с перчиком, не какая-нибудь жеманная дохлятина. Капитан, а может ей одиноко? - возопил матрос, озаренный неожиданной идеей, - Вокруг только мужчины, ни одной девицы, поговорить не с кем, посплетничать не с кем.
Джеймс призадумался, осознавая новую для него мысль.
- Где ж я ей подружку возьму? У нее горничная была, ты с ней вроде любовь крутил. Она где?
- В монастыре ее не было, - Аллен сосредоточился, - Наверно, в Москве осталась.
- Боб Аллен, - Джеймс торжественно поднялся, - В таком случае, приказываю вам вернуться в русскую столицу, найти там горничную леди Барбары и в кратчайший срок доставить ее сюда.
- Будет исполнено, мой капитан! - нетвердой рукой Аллен отдал честь, - Вот только еще стопочку выпью, - и он отправился за новой порцией.
В бледных проблесках рассвета Фостер восседал посреди двора и созерцал последствия ночного кутежа. Победа безусловно осталась за "бабкиной брендей". Даже луженые матросские желудки не вынесли крепости зверского напитка. В напрасной попытке протрезвить команду боцман выгнал всех из избы, но только лишь для того, чтобы беспомощно наблюдать как поганые акульи дети на подгибающихся ногах расползаются по двору и заваливаются спать где придется. Бедняге Фостеру только и оставалось, что тупо пялиться на раскрытые ворота, выхлебывая остатки грога и придаваясь печальным думам о нестойкости нынешней молодежи к пороку. Он меланхолично наблюдал как из рассветного тумана выступила статная женская фигура и двинулась к нему, воздевая над головой нечто тяжелое и грозное. Фигура у фигуры была весьма хороша. "Истинная богиня, - лениво думал Фостер, - Артемида! Нет, скорее Фемида, вон весы в руках.". Бедняга так и не успел решить, которая из небожительниц оказала ему честь своим посещением, когда женщина подошла вплотную и то, что боцман принял за весы богини правосудия вступило в непосредственное соприкосновение с его макушкой. Свет для него померк.