Наконец, матушка вернулась и Варя была звана к ней. Первое, что она увидела, войдя в горницу, была Прасковья Тимофеевна, с довольной улыбкой взирающая на два распяленных перед ней платья. Варя вгляделась в купленные наряды и ахнула. Тяжелое черное сукно порыжело от старости, некогда белый плоеный воротник сейчас был неопределенного серого цвета, необъятные фижмы и прорезные буффастые рукава делали платье огромным:
- Вот это для тебя, доченька, - как Варя и боялась, боярыня показывала именно на платье с воротником, наиболее страшное из двух, - Рада?
- Да ведь они же старые, матушка! - вырвалось у Вари.
- Ишь ты, привередница какая! - изобиделась боярыня, - Твой батюшка прадедовский кафтан нашивал и похваливал, у меня по сей день прабабкины уборы в полной сохранности. Вот оно, твоей бабушки воспитание! Если бы отец тебя к ней не отослал, уж я бы тебя научила бережливому хозяйствованию, знала бы как добро не расточать, а сохранять.
Обозленная столь грубым поминанием любимой бабушки, Варя хотела высказать свои сомнения насчет сохранности старинных уборов, ведь судя по идущей из непроветриваемых рундуков вони, от них мало что осталось. Однако она заставила себя сдержаться. Взяла верх привитая все той же бабушкой почтительность к старшим, да и возражения не могли избавить ее от жуткого платья:
- Я не то сказать хотела, матушка, - начала Варя примирительным тоном, - Баталию смотреть весь город выйдет, все принарядятся, самые худородные станут шелками, шитьем, каменьями красоваться, а мы с вами словно нищие какие, в ветхом сукне. Это ли не бесчестье семье, когда над нами всякая голытьба смеяться станет.
Прасковья Тимофеевна задумалась. Слова Вари затронули одну из самых чувствительных струнок в ее душе. С замиранием сердца Варя следила как матушка начала по-новому, с сомнением оглядывать свои приобретения. Боярышня уже надеялась, что сейчас обе покупки отправятся в сундук и они все же обратятся за помощью к тетушке, как вдруг некая новая мысль прояснила чело боярыни:
- Ты, дочка, права, но беда поправимая. Сей же час посажу девок за работу, они за ночь все поправят.
У Вари еще теплилась слабая надежда на спасение:
- Хорошо, матушка, я сейчас покажу девкам как перешить надобно.
- Что-то ты, милая, больно много воли берешь. Я сама что следует и покажу и прикажу. Ты в нарядах ничего смыслить не можешь, не по носу тебе еще. Ступай-ка к себе, к завтрему все готово будет.
Еще недавно столь желанный праздник теперь ожидался Варей со страхом. Она уже не думала о Джеймсе Фентоне, о возможности заговорить с ним, она хотела лишь одного: чтобы платье, которое ей придется надеть, не превратило ее в огородное пугало.
Дурные предчувствия не давали ей заснуть. Полночи Варя ворочалась в постели, а утром, конечно, проспала. Разбудил ее Алешка, дубасивший в двери и оравший:
- Вставай быстро, ленивица, уже давно на берегу надо быть, а ты в постели валяешься, весь дом тебя дожидается...
Одуревшая от бессонной ночи, неожиданного пробуждения, напуганная криками брата Варя накинула на себя одежду, распахнула дверь и помчалась в светлые сени, туда, где ее поджидало платье. Она влетела в сени навстречу неумолчным крикам матушки: "Быстро одеваться, батюшка ждать не будет!", увидала как две девки тяжко, будто воротные створки, раскрывают для нее платье и, уже не имея времени оглядеться, как в омут, нырнула в рукава. Платье захлопнулось. Варя глянула на себя в зеркало и оцепенела.
Прасковья Тимофеевна постаралась на славу. Теперь плечи, грудь и спину до пояса покрывала настоящая кольчуга из мелкого жемчуга и цветного бисера. Затрепанный подол украшала оторочка из куньего меха, видимо, вытащенная боярыней из старой скрыни. Прорези рукавов были накрест обшиты золотой нитью. Плоеный воротник отмыли и сейчас он намертво охватывал шею, создавая впечатление, что Варина голова лежит на круглом блюде. Варя взвыла, слезы градом сыпанули из глаз:
- Матушка, что же вы наделали, от меня народ шарахаться будет!
- Глупости несешь! - сурово сказала боярыня, любовно огладила шитый золотом рукав и твердо закончила, - Все как след: пышно и благообразно.
- Я руки поднять не могу, рукав не двигается!
- Что за ерунда! - Прасковья Тимофеевна потянула дочь за руку, попыталась поднять ее вверх, потом сдвинуть вниз, - И впрямь, не можешь, - чуть смущенно заметила она, но потом добавила, - Не беда, мы званы не руками махать, а глазами глядеть, руки тебе без надобности.
В надежде найти спасение от проклятого платья у тетушки, Варя взмолилась: