- Да, - прошептала Варя побелевшими губами, - Да, батюшка, я не подумала, простите глупую, ради Христа, - она села, почти упала на лавку.
Тягостная тишина воцарилась в комнате.
- Сударь, - дипломатично начал Джеймс, - что если все таки...
- Молчи, сэр Джеймс, что бы мы не теряли, я не позволю дочери обесчестить наш род. Это мое слово останнее.
- Тогда Нарышкин победил, - устало произнес Джеймс, - Будем честны друг с другом, Лев Кириллович не позволит нам добраться до места.
Вновь воцарилось молчание.
- Поклонюсь-ка я Александру Даниловичу прадедовским перстнем, давненько он ему глянется, - вставая, сказал боярин, - Пущай перенесут стрельбы подале от нарышкинской вотчины, ежели не рядом с его землей, где у него холопов несчитано, так мы еще потягаемся.
Ранним утром карета Опорьевых через Спасские ворота въехала в Кремль и остановилась у старого Преображенского дворца. Никита Андреевич, в шубе до пят, высокой шапке, с посохом, сопровождаемый дочерью и английским гостем прошествовал темными переходами и остановился у небольшой захламленной комнатенки.
- Ждите здесь, здесь никто не бывает, - отрывисто бросил он, - Мне с Александром Даниловичем с глазу на глаз потолковать следует.
Джеймс и Варя остались одни. Варя отерла ладонью пыльное слюдяное окошко, зачем-то подергала свинцовую раму, чутко вслушиваясь в дыхание Джеймса у нее за спиной, затем решилась прервать неприятное молчание:
- Что вы будете делать, если мы потерпим неудачу?
- Встречу в Петербурге свои корабли, а затем попытаюсь продать пушки где-нибудь на континенте. Хотя, - Джеймс досадливо поморщился, - Дорога обойдется не дешево, но в убытке я все равно не останусь. Это лучший вариант, в худшем - мои корабли просто захватит одна из воюющих держав: Испания, Франция, а может и Швеция.
- Вы тогда станете совсем бедным?
- Милостыню просить мне не придется, - он беспечно хмыкнул, - Потерять плоды трудов будет обидно, но мне не впервой начинать почти с нуля.
- Как это - с нуля?
- Леди, - Джеймс удивленно и весело поглядел на Варю, - Похоже вы жаждете услышать историю моей жизни!
- Должна же я знать хоть что-то о человеке, настаивающем на весьма близком знакомстве со мной, - степенно заметила Варя.
Джеймс расхохотался:
- Клянусь небом, вы потрясающи. Ни одна известная мне дама не дала бы столь дерзкого ответа, да еще в столь пикантной ситуации. Что ж, извольте, я расскажу, но моя история вполне обычна. Фентоны - семейство знатное, но мы никогда не были особенно богаты. Мой отец был человек весьма расточительный и лихо тратил то немногое, что у нас было. Выручал нас только младший брат отца, благодаря его влиянию отец все же удерживался в рамках приличий и нашего небольшого состояния. Дядя заботился и обо мне, именно он настоял, чтобы я стал морским офицером. Потом он умер и все пошло прахом. Отец, то ли с горя, то ли на радостях, ударился в безудержный разгул, быстро спустил остатки семейного имущества, наделал долгов и не нашел ничего лучшего, как пустить себе пулю в лоб. Поместье отошло кредиторам, правда, выяснилось, что покойный дядя, видимо предвидя такой оборот, сумел припрятать часть матушкиного приданого у доверенного банкира. Этих денег хватало на жизнь ей и моей маленькой сестре, ну а ваш покорный слуга отправился в Карибское море, чтобы наняться на какой-нибудь капер во славу Британии и собственного кошелька. Обещал вскоре вернуться, расплатиться с отцовскими кредиторами, выкупить поместье, дать сестре приданное, - Джеймс улыбнулся воспоминаниям, - На пути к Карибам наш корабль встретился с испанским флотом. Нас атаковали и захватили. Убитых отправили за борт, раненных прикончили и спровадили следом. Я был легко ранен в ногу и это спасло мне жизнь. После боя у испанцев не хватало галерных гребцов и меня приковали к веслу. Не слишком приятное времяпровождение: днем жара, ночью холод, все время вонь и усталость, не говоря уж о милом пристрастии надсмотрщиков к хлысту. Почему я вам все рассказываю? - Джеймс прервался, - Я не вспоминал об этом периоде моей многогрешной жизни уже долгие годы. Ни моя семья, ни мои друзья не знакомы с этой частью моего прошлого. Так почему же я рассказываю вам?
Преисполненная смущением и раскаянием Варя прятала глаза. Будь проклят ее длинный язык! Что кричала она ему в тот печальный день, положивший начало их глупой ссоре? Она назвала его холопом, рабом, не понимая, что возвращает его к ужасам прошлого. Как она могла так поступить! Неудивительно, что он рассвирепел. Она вспомнила свое детство в украинской вотчине и непроходящий страх перед татарским полоном, живший в душе каждого жителя, вспомнила, с каким бережным уважением и почтением относились к беглецам из Крыма. Она попрекнула его иноземным рабством! Пусть она не знала, но все равно грех на ней!