- Вы говорите странно. Как человек, которого никто не ждет. У вас есть сестра...
- Джейн? О, она милая девушка. Такая... послушная.
- Неужто ж худо сие? Все известные мне мужчины любят, когда их слушаются!
- Да, приятно, когда слушаются, - кисло ответил Джеймс, - Только как сейчас она слушается меня, точно также будет слушаться любого, кто возьмет на себя труд приказывать. Но вы мне не ответили. Почему вы не любите бывать дома?
- Потому что это не мой дом, - неожиданно для себя самой призналась Варя, - Когда-то я лелеяла надежду на любовь и уважение моей семьи, но теперь уразумела, что я для них всего лишь неизбежное добавление к чистой одеже и вкусной еде. Они мирятся с моими "кунштюками", но сами лишь ждут, когда я выйду замуж и муж примется меня укрощать. Они ждут настоящую хозяйку, ту, что станет женой моего брата. Уж он выберет: тихую, скромную, безответную.
Джеймс понимающе улыбнулся ей:
- Мы похожи, леди. Оба хозяева без дома.
- Нет, мы вовсе не похожи, - Варя вспылила, - Я стану мужней женой, у меня будет свой дом. У меня все будет ладно, как у всех.
Джеймс подошел к ней, оперся руками, прижимая Варю к стене, наклонился и шепнул:
- Как у всех - может быть, а вот хорошо... Вы ведь хотите совсем не того, что хотят все. Вы хотите не хозяйство, не положение замужней женщины, вы хотите невозможного: чтобы хоть один мужчина видел в вас не орудие удовлетворения своих желаний, не источник удобств, а равного партнера, достойного любви и уважения, - его губы приблизились к ее щеке, дыхание обожгло кожу, - Но ведь это ересь, леди.
Неожиданно Варя поднырнула Джеймсу под руку, метнулась к двери:
- Вы, сударь, большой выдумщик, только придумки ваши пустые и бессмысленные, с ними и оставайтесь, а меня не тревожьте более, - хлопнув дверью, Варя выскочила из поварни.
Одним духом взлетев по лестнице, она вновь очутилась в своей горнице. Ее снова переполняла обида и она не знала на кого обижаться больше: на Джеймса Фентона, с такой беспощадной проницательностью открывшего ее самые сокровенные мечты и надежды, или на остальных окружавших ее мужчин - отца, брата, женихов, кавалеров, - никогда не интересовавшихся тем, что творится в ее душе. Но каков все же негодяй! Он так и оставил ее голодной! Это в пряничный-то день! Жалея себя, Варя тихонько всхлипнула.
Доносящееся от окна мерное постукивание не сразу привлекло ее внимание. Наконец, монотонный звук заставил ее отодвинуть ставню. На длинном шесте перед окном покачивался пузатенький мешочек. Стараясь не глядеть на держащего шест подлого негодника, Варя потянула шнурок и мешочек, оказавшийся изрядно тяжелым, очутился у нее в руках. Она втащила его в окно, нетерпеливо развязала. На дне румяными боками отсвечивали пара калачей, нежно обнимающихся с мягкими ватрушками и россыпью пряников.
Глава 15
Со времени восшествия на престол Петра Алексеевича высокое искусство охоты на Руси оказалось в некотором небрежении. Батюшка царя, светлой памяти государь Алексей Михайлович, был большой любитель этой забавы и завел у себя огромное охотничье хозяйство, но сын и наследник царя Тишайшего за державными и военными заботами не находил времени для благородной потехи. Большие охоты еще сохранялись по боярским вотчинам, но на них приглашались только свои, ближние. И вот ныне герцог Огильви решил отметить свое назначение генерал-фельдмаршалом русских войск, стоящих в Польше, предложив обществу парадную придворную охоту, подобную тем, что он повидал, служа в австрийской армии. Перед отъездом к армии под Гродно он устраивал грандиозную травлю, на которую кроме представителей знатнейших фамилий и иностранных послов были приглашены и дамы. Герцогская затея не вызвала большого восторга не только у ревнителей старины (которые говорили как о нарушении традиций, так и резонно указывали на опасность предприятия для московских дам и девиц), но и как ни странно, у новоявленных московских модниц тоже (у последних просто нечего было надеть для непривычного развлечения). Однако герцога поддержала царевна Наталья, собиравшаяся явится на праздник в дамском охотничьем наряде, как принято в Версале.
Варвару мысль о парадной охоте не слишком прельщала, возможно именно потому, что она относилась к охотничьим потехам очень серьезно. Уже с десяти лет она, наряженная в овчинный тулупчик и широченные шаровары, по-татарски сидя в седле, в сопровождении псаря носилась за дичью по полям и оврагам опорьевских вотчин. Она великолепно знала все правила и приемы псовой и соколиной охоты, поэтому ее оставило равнодушной предложение участвовать в парадной забаве, где придется вырядится в платье с хвостом, усаживаться на лошадь бочком и всю охоту вести себя смирнехонько, опасаясь пуститься в галоп в страхе вылететь из жуткого европейского изобретения, именуемого дамским седлом.