Эти мысли заставляли Льва Кирилловича пристально следить за Джеймсом и от него не ускользнула ни перепалка с Варварой, ни взгляды, которые Фентон кидал на девушку, ни то, как вспыхивая румянцем, Варя тщательно делала вид, что взглядов его не примечает.
- "Эге, - подумал боярин. - а англиец-то на девку глаз положил и она его не совсем уж без внимания держит. Не знаю, что ты там на ее счет измыслил, милорд хренов, но я твою задумку поломаю, умоешься". Племяннику все едино придется остепениться и выгоднее будет в это вмешаться. Не так уж и плоха Варька Опорьева, род древний, богатый, из себя девица видная и модное обхождение знает, а главное - не злобная и Петрушу утишить умеет. Жаль только умна больно и с сильной родней, по кривой ее не объедешь. Так ведь Петр Алексеевич на дуре не жениться, а лучше своя, знакомая умница, чем какая пришлая, вроде Анны Монс или новой полюбовницы государя, что прошлогодь из-под Меншикова взята была. Если к делу как след подойти, можно и с племянником помириться, и с боярином Никитой в дружбу войти (глядишь, в дела свои возьмет). Царица будущая тоже свату спасибо скажет. А уж англиец проклятый всяко на девку только облизнется и восвояси отправиться. Надо, надо Александру Даниловичу словечко обронить про такой марьяж, пусть Петра настроит, а с Никитой Андреевичем поговорим сурьезно.
Глава 18
Придерживая под локтем малый жбан соленых огурчиков Варя мрачным взглядом сверлила затылок брата. Его замурзанный алонжевый парик валялся на ларе с мукой. Варя с брезгливой жалостью окинула взглядом судорожно ходящие под мятой рубахой лопатки, торчащую из ворота изжелта-бледную шею. Физиономии видно не было, поскольку голову по самые уши Алешка засунул в бадейку с рассолом, которую, жалостливо вздыхая, держала перед ним сердобольная стряпуха. Тощий Алешкин зад отклячился, перегородив вход в поварню.
Варя, спустившаяся с верхнего житья терема, где она ублажала огурцами мучавшегося похмельем отца, прикинула, не выронить ли изрядно тяжелый жбан братцу на ноги. Ведь видит же, что она стоит за спиной, что ей тяжело, и даже не пошевелится! Нет, кажется, не видит. Когда он вообще кого-нибудь кроме себя видел! Пуп земли, Алешка Опорьев!
Впрочем, предпринимать какие-либо действия было... скажем так, муторно. После вчерашнего празднования Варе следовало быть обиженной, оскорбленной, быть в ярости, но сквозь слой усталости на поверхность пробивалось лишь вялое раздражение.
Вчера у Опорьевых гуляли. Напряжение предшествующих дней вылилось в развеселое, хотя и несколько истеричное буйство. Одно блюдо сменяло другое, чадящие свечи выхватывали из полумрака то торжественную физиономию пьяненького Никиты Андреевича, то глуповато-радостную Алешкину рожу, то усмешку Джеймса, иронично поглядывающего поверх граненого бокала на захмелевших компаньонов.
Призрак опалы отлетел, возвращая в опорьевский дом спокойную уверенность знатных и богатых. И потому в тесном кругу участников пушечного предприятия звенели, сталкиваясь, бокалы, и здравница летела за здравницей.
Отец и брат провозгласили здоровье государя, друг друга и англицкого гостя, выпили за ошалелую морду Льва Кирилловича и поротый зад немца, поименовали все пять пушек и всех тащивших их матросов Фентона, даже дядька Пахом удостоился доброго слова. Вот только сидящую у стола Варю они старались не замечать. Не глядели на нее, отводили взгляд, а уж если сталкивались глазами, то смотрели сквозь нее. Варя грустно улыбалась: подобного можно было ожидать.
С каждым здравием лицо Джеймса выражало все большее недоумение. Он несколько растерянно поглядывал на Никиту Андреевича и Алешку, переводил взгляд на Варвару, снова на боярина с сыном и, наконец, не выдержав, поднялся сам:
- Я хочу пить здоровье прекрасной и отважной женщины, без чьих ума и мужества я был бы сейчас на грани разорения, а вы, судари, обживали избенку на северной границе царства.
Джеймс выпил свое вино среди гробового молчания. Варя не поднимая глаз ковырялась в тарелке. Никита Андреевич смущенно откашлялся:
- Конечно, дочкина заслуга велика, милорд, но сейчас всем нам след о том забыть и не поминать, а то неровен час кто прознает как боярышня Опорьева, забыв стыд, с мужиками таскалась.