Мне нравилось, что я имею над ним власть. Мне нравилось бы это еще больше, если бы Элизабет огорчало происходящее. Но она была по-прежнему безмятежна.
Была ли эта безмятежность ошибкой? Или следует ее одобрить?
18
Я записывала все, что узнавала о Чарльзе Гардинге. Меня занимали малейшие детали. Казалось, что в его плотном теле вообще не было полостей. Он был монолитен, словно статуя. Его ноги навевали мысли не о скорости, а о мощи. Стоя у окна, он полностью застилал солнце.
Когда он разговаривал с кем-либо, я чувствовала это всей кожей. Когда он обращался ко мне, все плыло у меня перед глазами.
Иногда, глядя на него, я вспоминала историю, рассказанную Элен. Мне очень хотелось побольше узнать об этом, но я не могла.
— Элизабет так ждала вашего приезда.
Чарльз и Элизабет пригласили нас в Фримтон Мэнор.
Доминик вытаскивал наши вещи из машины.
Элизабет, улыбаясь, раскрыла свои объятья. Стефан бросился к Вильяму.
Поцелуй Элизабет.
— Чарльз говорит правду. Я так радуюсь, когда вы приезжаете к нам.
Иногда радость Элизабет заставляла меня содрогаться от отвращения. В буквальном смысле. Я чувствовала гадливость.
— Но ведь мы часто видимся в Лексингтоне. В выходные дни.
— Да. Да. Но… тут… это совсем другое дело. Настоящий праздник.
Чарльз был в прекрасной форме. Теперь «великий могол» проводил в офисе четыре дня в неделю. «Одурманенный», — прочла я в журнале, ожидая приема у врача, — «одурманенный чарами своей новой жены, художницы Элизабет Эшбридж».
Элизабет Эшбридж совсем не художница. Я посетовала на глупость журналиста. Элизабет Эшбридж — благоразумный знаток живописных небес.
Мы сели за стол — нас породнила кровь, любовь, ненависть, то, что во все времена сталкивало людей. Мы пили за успех Доминика, того, кто оставался в моей жизни дольше, чем я предполагала. Он успел стать самым молодым главой правительственной статистической службы.
— Ты можешь гордиться им, Рут.
— Чувства Рут, как и многое другое, связанное с ней, трудно понять, — заметил Доминик.
— О, по натуре она очень страстный человек-Элизабет сняла очки.
Чарльз обратился ко мне:
— Рут, теперь Вильям подрос. Вы как-то упоминали о своем желании возглавить отдел в издательстве. Вы не раздумали?
— Возможно. А почему вы спрашиваете?
Я хотела бы по-другому поговорить с ним. Не прибегая к словам.
— Рут, у тебя столько идей. Ты хотела издавать разные книги. Чарльз прав. Это будет…
Элизабет уговаривала меня.
Кто вы, чтобы знать, что будет хорошо для меня? Как вы смеете решать что-то за меня? Вы, двое. Супруги. Ради моего блага.
— О, вам кажется, что все это так просто. Но, по-моему, Доминик не так в этом уверен… а, дорогой?
— Рут, что бы она ни делала, всегда хочет блистать. В этом нет никакого сомнения. Идея, несомненно, заманчивая. Но стоит немного подождать — Вильям еще маленький, и Рут так нравится быть рядом с ним, — откликнулся Доминик.
— Рут, а какую книгу вы хотели бы опубликовать первой? Какой-нибудь смелый роман новомодного писателя? — спросил Чарльз.
— Вовсе нет.
— Почему?
— Таких книг полным-полно.
— Признаюсь, вы меня удивили.
— Я постоянно стараюсь… чем-нибудь удивить вас.
— Но… — вмешался Доминик.
— Рут просто дразнит вас.
О, сладкоречивая Элизабет.
— Да нет. Я бы переиздала какие-нибудь диковинки: «Законы Спарты» или «Дневник интимной жизни» — небольшие карманные книжечки. Первой я выпустила бы «Энциклопедию преисподни».
Молчание. Никто не улыбнулся — ни Элизабет, ни Чарльз.
— Я не знаю этой книги.
Конечно же, ты не знаешь, Элизабет.
— Она представляет интерес? — спросил Чарльз.
— Да.
Мой муж пристально смотрел на меня.
— У вас оригинальное мышление, Рут, — произнес Чарльз.
— Что вы, Чарльз. Мне всегда казалось, что во мне нет ничего необычного.
— Это не так. Если вы когда-нибудь захотите реализовать этот план, я вам помогу. Но мне интересно, хотите ли вы преподнести публике то, что отвечает вашему вкусу, или же вы следуете пристрастиям читателей, о которых хорошо осведомлены.
— А как вы думаете, Чарльз?
— Я скорее предположил бы первое.
— Вы, Чарльз, хорошо понимаете Рут, — услышала я голос Доминика.
— Не лучше, чем вы, Доминик.
— Оригинальность мышления — это то, что в глубине души нас всегда притягивает.
— Доминик прав, — сказала Элизабет.
Что ты знаешь о тайнах души, Элизабет? Ты, которую на протяжении многих лет я ненавидела? Ничего.