— Тогда зачем?..
— Мне… мне это необходимо, Рут. Необходимо. Теперь у меня больше мужества.
Мужества? Боже!
— Недавно я понял, что это Чарльз. Раньше… мне казалось, что я умру без тебя, Рут. Но тогда я не знал, что такое страдание. Еще три дня назад я не знал ничего. Я не хочу жить с ложью. Трудно даже представить, как я жажду, чтобы в моей жизни было хоть что-нибудь настоящее…
— Элизабет, Доминик сказал правду.
— Спасибо, Чарльз.
И, повернувшись к Доминику:
— Удивительно, сколько людей гибнет из-за правды.
— Прости меня. Я должен был это сказать. В конце концов каждый старается спасти свою шкуру.
— Нет, Доминик. Вильям поступил по-другому.
Передо мной возникла картина его гибели.
— Он был смелым. И погиб, — сказал Чарльз.
— Так вот, мне хотелось бы, чтобы он не был смелым. Чтобы он думал о себе.
— И мне, Рут. И мне. Потерять Стефана и знать, что его астма унесла жизнь Вильяма… это невыносимо.
Элизабет кричала. Мы молчали. Потом она заговорила спокойно.
— Как все перевернулось в нашей жизни. Все разбито. Лексингтон. Этот дом, где мне было так хорошо. Моя жизнь. Мне было так хорошо здесь. Так спокойно. Хотя я с детства знала, что все это не принадлежит мне. Смерть… привела меня сюда. Я унаследовала беду. Но меня любили. Очень любили. Я всегда старалась не быть в тяжесть. Не доставлять неприятностей.
Когда родилась Рут, для меня это стало еще более важно. Чем больше она становилась Рут — Рут дикаркой, неуправляемой, блестящей Рут, — тем сильнее я чувствовала необходимость быть спокойной и послушной. Я — Элизабет, сама покладистость. Я выбрала этот путь. И это стало привычкой. Я не умею жить по-другому. Мне не хватает мужества. Даже теперь. Для той жестокой правды, которую открыл Доминик. Я не умею обманывать, как ты, Чарльз. И как ты, Рут. У меня нет сил. У меня нет сил на это.
— Я люблю тебя, Элизабет. Пойми… пожалуйста. Пожалуйста.
Чарльз подошел к ней. Он умолял ее. Я смотрела, как он умоляет ее.
Скажи ему, Элизабет. Скажи ему, какой удар я нанесла тебе. Скажи ему.
— Чарльз… дорогой Чарльз. Не надо. Что-то подсказывает мне, что мы не должны быть вместе. Возможно, ты создан для Рут, а не для меня. У меня уже все было. С Губертом. Кто знает, останься он в живых, может быть, сейчас мы не были бы уже так счастливы. Но мне так не кажется. Нет. Нет. Я уверена, что все осталось бы по-прежнему. Я попробую вспомнить… я могу… могу ли я, Рут?
— Что ты хочешь этим сказать?
— О, Губерт, прости меня. Пожалуйста, прости меня.
Она обращалась к нему. Через годы.
— Губерт… был твоим. Он принадлежал только тебе.
— Я знаю, Рут. Я не нуждаюсь в твоих заверениях.
— Хватит, Элизабет. Пожалуйста, Элизабет. Не надо. Я не хочу…
Чарльз схватился за край стола. Словно ища опоры.
— Чарльз, я тоже не хочу. Но я должна.
Наши взгляды были устремлены на нее. Мы знали, что ее не переубедить. Ведь в доброте есть что-то непробиваемое. Возможно, поэтому мы часто стараемся избегать ее.
Позже состоялось расследование причин гибели мальчиков. Бессмысленное. Смерть — образцовая преступница. Ее невозможно поймать. Она меняет обличья. Болезнь. Несчастный случай. Насилие. Список бесконечен. Она жестока, нелепа, страшна, дика, тиха. Она таинственна. Знаменита. Она прячется. И вдруг вырастает словно из-под земли. Величественная. Скорбная. И всегда, всегда она одерживает победу.
Факты. Вопросы. Ответы. Приступ астмы Стефана. Мальчик не умеющий плавать. Бен. Герой Вильям, примчавшийся на велосипеде, чтобы спасти Стефана, отчаянно барахтавшегося в воде… астма настигла его. Вильям, герой, у которого не хватило сил. Две смерти. Так рано оборвавшие жизни. Я не хотела слышать эти вопросы. На которые я отвечала. Через силу. Неискренне.
Когда расследование закончилось, она уехала.
В глазах Чарльза я была Иудой Искариотом. В ту же ночь он тоже оставил Лексингтон. Я порвала свою одежду.
Через несколько месяцев он вернулся. Наверное, в этом проявилась его слабость. Элизабет была непреклонна. Абсолютно глуха к его мольбам. Она уехала жить в отдаленную часть Шотландии. Поселилась в домике на краю крохотной деревушки. Вернулась к живописи. Мне казалось удивительным, что столь незначительный талант, которым она была наделена, оказался для нее опорой.
Я приняла его. Я знала, что он любит меня настолько, насколько это было в его силах. Не его вина, что я обогнала его. И оказалась в одиночестве. Я поняла, что постоянно тоскую по нему. И решила быть искренней. Тоска — это нечто реальное. По крайней мере, мне так казалось, и этого было достаточно.