Яков Друскин
Грех
Пушкин: грех алчный гонится за мною по пятам.
Пятикнижие Моисеево.
<Ср.> Бытие 4, 7: приносишь ли ты доброе или недоброе, грех лежит у дверей; он стремится к тебе, но ты можешь господствовать над ним.
Что грех, сам грех? Надо различать: грешное желание, прегрешение, грех и сам грех. Августин говорил: сам грех — concupiscentia. Concupiscentia — наиболее сильное пожелание, но, если человек голодает, libido угасает, переключается на желание поесть. Тогда почему чревоугодие не сам грех? Чревоугодие — грех, но не сам грех.
Бог сотворил человека телесно-душевно-духовным. Все, что сотворил Бог, хорошо. Тогда всякое пожелание и libido само по себе не сам грех и даже не грех. У животных тоже есть желания и libido, и все же они невинны.
Буддисты говорят: страдание от желания. Это верно, но дальше они сделали неверный вывод: значит, желание, всякое желание — грех. Желание грех у грешного человека, но само не грех, тем более не сам грех.
Сам грех — то, от чего я никогда, ни при каких обстоятельствах не могу освободиться сам, своими силами; сам грех — строй моей души, павшей в Адаме. Желания — только материя греха, то, на чем и в чем проявляется мой грех, сам грех — строй моей души, форма материи; осуществление греха — энергия, по терминологии Аристотеля, то есть осуществление, или реализация, самого греха в моем желании.
Структура самого греха:
1. Я — ложь. Проявления: исполнив должное, я похвалю себя, растрогаюсь или как-либо иначе проявлю свою чувствительность, хотя и знаю, что исполнил только должное и что я раб, ничего не стоящий. Но даже поняв, что я раб, ничего не стоящий, я невольно подумаю: а все же я это понял, значит чего-либо стою. И снова понимаю: но ведь это же и есть мой грех, моя гордыня, моя ложь, и я раб, ничего не стоящий. И снова: но ведь сейчас-то, уже во второй раз понял, что я раб, ничего не стоящий, значит чего-то стою. И дальше так же до бесконечности: я лгу, каюсь и в самом покаянии снова лгу и снова каюсь, я нагромождаю ложь на ложь и своими силами, сам не могу выйти из своей лжи, из круга лжи, как не могу выйти из себя самого, потому что я сам — ложь. Это можно назвать объективированием самой лжи — объективированием самого себя как лжи. Проявляется же и в более скрытых формах: я не могу определить мотивы моих решений, так как не хочу определить их, потому что они дурные или проявляются дурно, а я хочу оправдать, то есть обмануть себя; у меня есть тайные прегрешения, потому что я не хочу их обнаружить перед собой и перед Богом, то есть обманываю себя и Бога, и даже явные прегрешения я стараюсь оправдать в своих глазах и объяснить в свою пользу. Другие проявления моей лжи: самоублажение, ложный стыд, например стыд слезного дара, потому что слезный дар от Бога, а моя ложь извращает его в чувствительность и сентиментальность. Если у тебя хватит мужества и честности, ты найдешь и другие проявления своей лжи.
2. Духовная сонливость. Мф. 26. Христос сказал в Гефсимании: “Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна”. И еще: “вы все еще спите и почиваете? вот, приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников”. У каждого человека был, а если еще и не был, то будет час, когда надо бодрствовать, а человек засыпает. И в обычных случаях не хватает силы для бодрствования. Когда я говорю: Бог меня оставил, это значит: не хватает силы духа. И уже положив руку на плуг, я все еще оглядываюсь назад, хотя уже и оглядываться не на что, я неблагонадежен для Царствия Небесного. Другие формы духовной сонливости: мечтание и парение мысли; увлеченье более легким делом, чтобы избежать более трудного и важного дела; любопытство; уныние. Другие формы и проявления своей духовной сонливости найдешь сам.
3. Самооправдывание в оправдании своих склонностей, привязанностей, чувств, радостей и скорбей. Сама по себе склонность, привязанность, радость и скорбь — не грех, любовь к ближнему — одна из двух заповедей, “на которых стоят закон и пророки”. Но может стать грехом, так как и в любви к ближнему своему я люблю себя самого. Тогда это грех и все же еще не сам грех. Когда я замечу, что, любя ближнего своего, я и в этой любви, какой бы она ни была самоотверженной, люблю себя самого, и может, еще больше, чем своего ближнего, тогда я начинаю лицемерить перед самим собой и перед Богом. Я задаю себе вопросы, начинаю сравнивать свою любовь к ближнему и к Богу. Эти вопросы глупые, потому что Бог не человек и любовь к Богу не такая, как к человеку. И в то же время эта одна и та же любовь — и к Богу и к человеку, они совместны, потому что это одно и то же, хотя и не одно и то же. Это тайна, сердце понимает эту тайну, а уму и не надо понимать ее. Если же я начинаю задавать себе эти вопросы, сравнивать свою привязанность к чему-либо или к кому-либо с любовью к Богу, то не потому только, что я глуп и любопытен, не моя глупость и не праздное любопытство руководили мною, но мой грех, сам грех: я чувствую эгоизм моей привязанности к чему-либо или кому-либо и слабость моей веры и любви к Богу и хочу оправдать себя в своих глазах и перед Богом. Не привязанность к чему-либо или кому-либо конечному сам грех, а мое желание оправдать себя. При этом я скрываю свой основной грех и придумываю какие-то воображаемые отношения мои к ближнему и к Богу и доказываю Богу, что они совместны и греха в них нет. Это, может, и верно. в придуманных мною отношениях греха и нет, во всяком случае самого греха. Сам грех в том, что я придумал эти отношения, чтобы скрыть действительные отношения к моему ближнему и к Богу, придумал, чтобы скрыть свой основной грех, оправдать себя. И здесь уже необходимо получается: оправдав себя, я обвинил Бога. Совсем не надо говорить это словами, то есть говорить прямо: я против Бога. Но в этом-то и сам грех: я скрываю от себя, что я иду против Бога. Потому что кто-то виноват в моем страдании: или я, или Бог. Оправдывая себя, я говорю Богу: Ты виноват. Этого не надо говорить прямо, это непосредственно вытекает из моего самооправдывания. В этом самооправдывании завершается моя ложь, это наиболее изощренная, утонченная ложь: слова мои благочестивы, я не сказал Богу: Ты виноват, и все же придумываю какие-то несуществующие дилеммы, потому что и нет никакой дилеммы, никакой несовместности между первой и второй заповедями, на которых стоят закон и пророки; я хитро и лицемерно придумал эту дилемму, чтобы оправдать слабость своей веры, чтобы оправдаться. Но, оправдав себя, я обвинил Бога.