– Ой! Девчонки! Привет! Алюнчик, как ты? Я тебя давно не видел. Тебя куда носило? Случайно не за рубежжж? – запричитал Витюша, ярко выделяя чисто по-московски букву «а» и добавляя для экстравагантности не только щебетание женским голоском с прорывающимися басовыми нотками, но и жеманности, размахивая кистями рук. Пригибаясь и целуя Аллу и Лину щекой к щеке, модным московским «поцелуем», он смешно отставлял зад и подмыкивал голосом, озвучивая соприкосновения.
– Привет, Витюнчик, привет! Я до зарубежа еще не добежа… Ты же знаешь: чем больше в армии дубов, тем крепче оборона. Поэтому меня на передовой держат. Как гарантию дубовости передовых артистических рядов!
– Ой! Алюнчик! Как я соскучился по твоим шуткам!
– Дурацким или дубовым?
– Нет! Смешным. Ты всегда такое завернешь!
– Что ты потом с трудом развернешь. Лучше выкладывай нам свежак. Чем народ в Москве беременный? Например, про Машку.
– Ой! Девочки! Машка такого себе мена отхватила! Я ей давно говорил, что надо заняться своей рожей и кожей. Не успела у нее с лица сползти опухоль после операций, как тут тебе, – и пожалуйста! Мужик! Да еще какой! Вы его еще не видели? Машка его демонстрирует почти на всех крутых тусняках!
– А она случайно не с самого гладкого и любимого места себе на рожу нацепила новую кожу? – выдала Алла ожидаемую от нее пошлость, и все дружно засмеялись. Лина раскатилась колокольчиками громче всех.
– Может быть, может быть! Выглядит ее лицо на удивление очень гладко. Точно как на том самом месте.
– Интересно, а ее мен догадывается, какие губки он целует?
Все грохнули так дружно, что вызвали на лицах окружающей публики неподдельный интерес. Народ стал подтягиваться поближе, дружно подставляя уши.
– Витюнчик, а ты в курсе, где это ей рожу латали? Может, и мне пора на рожу натянуть новую кожу? Поменять местами! Представляете? Раздеваюсь как-нибудь вечером перед классным мужиком, поворачиваюсь, а на него смотрят два умных глаза, увешанные мешками, а в некоторую глыбо-о-окую дорожку ныряет мой носик! Мужик сразу в обморок, потому что не понял, как это так носом губки куда-то так далеко и глубоко задвинуло и почему при ходьбе глаза по очереди то выше, то ниже подмигивают и подпрыгивают? – Алла добавила мимики для убедительности, и все опять засмеялись.
– Представляешь? А если он любитель пирсинга? Где он начнет искать твою милую киску-подружку? – давясь от смеха, выдал Витюн, делая вопросы бровями.
– Наверное, за ушком!
– А почему за ушком? – с невинными глазами младенца спросила Лина.
– Значит под подбородком!
– А почему под подбородком? – опять выдала Лина.
Витюн так хохотал, что это было уже даже неприлично. Публика стала скромно подключаться, подхихикивая.
– Потому что там щекотнее. Ты не пробовала? Попробуй! – выдавила из себя Алла, пытаясь соблюсти приличия и не поломаться от смеха пополам.
– Я не поняла. Ну объясните мне, дурочке.
– Это просто игра слов. Мы словами играем, кто глупее. Поняла?
– Поняла. Ничего я не поняла! – громче, чем надо затарахтела Лина. – Я так люблю твои шутки, но не всегда понимаю, а ты мне их не объясняешь. Я на тебя обижусь как-нибудь.
– Во-первых, из моих шуток всегда получается такой наваристый бульон, что у тебя от него может быть даже запор. Лучше тебе его не употреблять. А во вторых, что ты так громко кричишь? Ты же не курица, которая только что снесла яйцо!
Лина, нацепив на лицо приторную улыбку, собралась что-нибудь ответить на реплику Аллы и стала усиленно шевелить ветром на своем чердаке, отыскивая там хоть какой-нибудь уголок или чуланчик, где могли случайно застрять чьи-то мысли, но Витя отвлек ее от напрасных поисков счастливыми возгласами громким шепотом: