– За второй порцией… – добавил Михалыч.
– Наверное, понравился ей извращенец! Он, все-таки, вставлял заговор как надо!
Стол уже рыдал от хохота…
– Пришла она к колдуну… – стол стал качаться волнами, заходясь в смехе, – а колдун и говорит ей…
– Ложись! Будим заговор вставлять! – генерал рыдал, утирая скупую мужскую слезу. Алла пропустила шуточки и с очень серьезной миной продолжила:
– Пройдет восемнадцать лет, вырастет твой сынок…
– Наш сынок… – дополнили от стола…
– И спросит у тебя про золотой пупочек… А ты ему и скажи… – продолжала Алла очень серьезно.
– Что у меня есть сестра колдунья… Ты пойдешь к ней и ей заговор так вставишь, так вставишь, что вопрос с пупочком решится сразу же… – не унимался актер.
– А ты ему скажи: пойди мой сын за тридевять земель, в тридесятое царство, найди там высокую гору, на той горе будет расти высокий дуб, в том дубе будет здоровое дупло, в том дупле…
– Колдуньи живут по кличке дуплерши… – с хохотом выдал кто-то.
– Его на всех не хватит, – подхватил Петрович.
– В восемнадцать лет еще хватит, – со знанием дела изрек актер.
– А в том дупле будет лежать большое яйцо, разобьешь яйцо, там и найдешь ответ на загадку… – Алла сделал паузу, чтобы все успокоились для финала тоста, повысила голос и продолжила. – Прошло восемнадцать лет. Рассказала ему мать про дупло, и отправился сын в чужую страну…
– Нашел он яйцо-то? – поинтересовался кто-то.
– Главное, чтобы дупло нашел! – хохотал стол.
– Вся суть в дупле, что ли? – спросил актер.
– Ссуть в подъезде. Это все знают, – подытожил Петрович, – а нас сегодня яйца волнуют! И свои и чужие…
– Не волнуйся! Яйцо он нашел. Нашел он яйцо, разбил его, а там оказался золотой ключик. Вставил он золотой ключик…
– Он что, онанист? – спросила молодящаяся «красавица», которая цеплялась за артиста еще на презентации.
– Да он в пупочек вставил! – поправил Петрович.
Стол хохотал во всю моченьку.
– Тогда вставил он золотой ключик, в свой золотой пупочек, повернул его… и… задница у него отвалилась… – Алла сделал глазами «большое человеческое горе» и сокрушенно поджала губы.
– Фу! Слава богу! Не передница… А то я уже испугался за передницу… – вытер воображаемый пот Михалыч и сбросил его на пол.
– Михалыч! Ты мне в глаз попал! – деланно возмутился Петрович.
– Ключиком?! – спросил генерал специальным пьяным голосом…
– Пупочком! – с гомерическим хохотом поправил Петрович таким же голосом и с той же интонацией. – Слава Богу, не прибил. Золото оно тяжелое. Давайте выпьем за то, что пупочек мимо пролетел, а приключения только начинались!
– Жалко золотишка. Михалыч, ты не целкий! Был бы целкий, попал бы куда надо, – вступил в дебаты, покатываясь со смеху, актер.
– Куда надо я всегда попадаю, не переживайте! – Михалыч поднял руку и успокаивающим жестом подтвердил свою решимость.
– Уррра-а-а! За задницу!.. – подскочила «тепленькая» Лина покачиваясь и проливая вино из бокала на землю и на стол.
– Тебе понравилась, что она отвалилась?
– Нет! У меня до… до… дополнение… Чтобы наши задницы никогда не отваливались от своего законного места, сзади!
– И чтобы никогда не были спереди, а то ходить будет неудобно, – прозвучало со стола.
– Ходить-то ладно! А вот другое делать?! – добавила Алла. – Но зато этим самым гомикам как удобно! Вся радость спереди!
Хохотали долго, потом чокались, а когда выпили и немного угомонились, Михалыч громко поинтересовался:
– Ну и что будем делать с баней?
К бане теперь были готовы все, тост раскрепостил стол и объединил к веселью.
– Объявляется вторая серия разврата: баня! – подхватила Алла.
Разврат…
Голый человек, в цивилизованных обществах называемый обнаженным, очень занимательное зрелище. Все-таки, хорошо, что люди изобрели одежду. Одежда выявляет ранги и принадлежность к финансам. Как сказал Вуди Аллен, «богатство отличается от бедности лишь с финансовой точки зрения».
А когда человек гол как сокол, то только личные качества генных поколений предстают перед нашим взором, выставляя напоказ все, что накопили деды и прадеды хорошего и плохого. И оказывается, что твой очаровательный сосед через стол, да еще и известный артист, одетый в великолепную белую тройку и при бабочке, элегантно смотрящийся в танце и за столом, в бане удивляет цыплячьей шеей, узенькими плечиками, брюшком, торчащим из худосочной, длинной фигуры, тоненькими ножками и непомерно большой, лысоватой башкой, облепленной небольшим и мокрым волосяным покровом. Глаза у него, покрасневшие от алкоголя, как у больного зобом, вылезают на лоб, под глазами мешки для денег, нос синий, а губы съелись жизнью до состояния щели. И так его становится жалко, хоть плачь. Как же он, бедненький, жить по жизни будет? Ведь шейка может сломаться, ножки подкоситься, и тюкнется он перевешивающей головой прямо об плиточный пол бани темечком и помрет, несчастный!