– Тогда, может, пойдем отсюда, надоело кричать, – предложил он.
Они прошли в пустую гримерную, остановились там посреди комнаты, не зная, что говорить друг другу в наступившей тишине. Она стеснялась своего хриплого голоса, а он стоял напротив, рассматривал ее и обдумывал свой порыв про ужин. Он начинал сомневаться в его правильности, это было заметно по глазам.
– Ну, так куда пойдем? – первой нарушила она тишину, спугнув его сомнения, и постаралась сказать это как можно нежнее и женственнее.
– Лучше бы в ресторан, но только у меня с денежкой негусто, поэтому мы пойдем в кафе при ресторане, там кухня та же, но значительно дешевле. Там наши филармонические всегда едят днем и пьют пиво по вечерам. Особенно симфонический оркестр. Весь там заседает. Любимое место. Клуб по интересам.
– Э нет! Идем в лучший ресторан этого города! Сегодня я угощаю. Мы же должны рассчитаться за аппаратуру? Вот я и приглашаю.
– Я так не привык. Я всегда сам рассчитываюсь.
– Это все прекрасно, но я вам действительно должна за аппаратуру. Будем считать, что я с вами рассчиталась, а вы на эти деньги приглашаете меня в ресторан.
– Ну, если только так. Тогда я согласен. Идемте.
В тот первый вечер, в самом его начале, она чувствовала себя как-то натянуто и скованно. Может быть, это было из-за аппаратуры? Нехорошо было именно так начинать знакомство, как бы унижая его то ли подачкой, то ли оплатой? А может быть, из-за своего хриплого голоса, но она на удивление сама себе стеснялась начинать разговор и ковыряла вилкой в тарелке очень сосредоточенно, как будто и правда была очень голодна. А Сашу с начала вечера отвлекали всякие местные личности, посещающие ресторан. Они считали своим долгом, наверное, из чувства глубокого уважения, так показалось Алле, подойти и поздороваться, при этом оценивающе окинуть взглядом «даму» за столом. В результате весь разговор, все их общение вдвоем начинало сводиться к общим темам:
– На улице весна в самом разгаре…
– Хорошо, что эпидемия гриппа сошла на нет…
– А вы здесь всех знаете?…
– А вы надолго приехали на гастроли?…
Разговор получался такой пустой, что даже не смешил ее, не говоря уже о том, чтобы заинтересовать. Ей хотелось, чтобы он был хотя бы ознакомительный, поэтому она плюнула на свое стеснение и стала первой рассказывать о себе в юморной, вольной манере, чтобы как-то раскрепостить обстановку за столом. Он тоже должен был включиться в эту игру. Она хотела услышать от него то самое главное, что всегда подспудно интересовало женщину: занято ли его сердце?…
– А вы постоянно живете в этом городе? И родились здесь?
– Да нет. Я из другого города. Родился я не здесь.
– А я родилась в Подмосковье, в маленьком городке Химки. Правда, тогда он был еще подмосковной деревней. Деревенские мы.
– Да и мы не совсем городские…
– То есть? – спросила Алла.
– Я с Украины. Из славного города Балаклея. Правда, то место, где я жил, городом можно назвать с натугой. Мы жили в своей хате в пригороде Балаклеи, селе Пришиб. С садом, огородом, картошкой, которую родители заставляли копать осенью, ну и с прочими гусино-куриными прибамбасами, включая драчливых индюков, две коровы, а к ним, соответственно и сено, ну и всякое разное, что бывает при своем хозяйстве, да еще когда родители оба работают в соседних пригородных предприятиях. Так что я вырос в чужих садах да на речке. На природе, другими словами.
– Ну да. И мое детство было ярко окрашено деревней и просторами для роста, хотя мы и жили в двухэтажном, правильно сказать бараке, который стоял на самой границе леса, поля и соседней деревни. Поэтому нас двор воспитывал и лес, как и вас. Там мы и пропадали с утра и до вечера. Я своих родителей видела мало, они у меня были тоже шибко работящие, плюс коммунисты, но очень любила. Из-за своей занятости они меня малость не досмотрели аж с самого раннего детства, а когда очухались, я успела превратиться в глобальную проблему, которую они решить оказались уже не в силах, столько во мне дуре оказалось дури. Мама у нас была очень инициативная, парторг, но здоровьишком слабая. Сердце. Врачи советовали не тратить на меня свои силы, беречься от лишних неприятностей. Но школьные учителя думали по-другому. Они очень хотели привлечь ее к процессу воспитания дочери, не обращая внимания на разные и всякие предписания врачей. Правда, все это не помешало им с папой прожить долгую и счастливую жизнь! Они очень любили друг друга, свою работу, нашу квартиру и до самой старости ходили за ручку. А я с самого раннего детства стала любить себя сама, потому что больше любить было некому. Так что я с детства человек недолюбленный, но зато свободный и к себе отношусь правильно…