Первое время Грэхард ещё отговаривался тем, что того требует государственная безопасность Ньона. Дерек знал слишком много секретов; его нельзя было упускать, потому что в руках их врагов он стал бы опаснейшим оружием.
Но, раз эти пять лет Дерек так и не поведал никакому правителю своих тайн, значит, либо и не собирается этого делать, либо мёртв.
Признаться, Грэхард даже скорее предпочёл бы, чтобы он был мёртв — ведь иначе следовало признать, что Дерек до сих пор таит на него обиду и злобу.
Отходчивый характер Дерека не предполагал злопамятности; можно было согласиться, что он сбежал под властью самых чёрных эмоций — но совершенно немыслимо было поверить, что он за все эти годы так и находится во власти этих тёмных чувств.
«Значит, он мёртв», — постановил сам в себе Грэхард, пытаясь этим траурным выводом отпечатать точку в собственных метаниях.
— Рейнир! — позвал он секретаря.
Тот незамедлительно вошёл и поклонился. С досадой Грэхард осознал, что это, кажется, не Рейнир — он всех их вечно путал и только недавно перестал, забывший, звать Дерека. Однако секретари послушно откликались и на Дерека, и на имена друг друга, и никак не высказывали недовольства.
— Главе сыска, — протянул Грэхард свежеподписанный приказ, опасаясь, что не решится пустить его в ход, если промедлит.
Секретарь пружинистым шагом подошёл, взял бумагу, снова поклонился, и, натренировано пятясь, молча вышел.
Грэхард проводил его мрачным тяжёлым взглядом: он ненавидел своих секретарей и едва их терпел, однако попытка подобрать на это место других лиц ни к чему не приводила, поэтому вот уже несколько лет, как он предпочитал сохранять обученный состав. Во всяком случае, они бесили его меньше, чем новички.
В кабинете воцарилась тишина.
Где-то далеко за горизонтом глухо громыхнуло — приближалась очередная гроза. Грэхард встал, подошёл к окну и прижался лбом к ледяному стеклу, вглядываясь в чернеющие тучи. Из приоткрытой щели ощутимо тянуло дождём.
«Простыну», — глухо понял Грэхард, резким жестом прижимая створку окна и возвращаясь к столу.
Там ждала стопка неразобранных документов. Раскрытый сверху лист язвительно смеялся ему в лицо отвратительной строчкой «По интересующему лицу — ничего».
Не в силах видеть эту насмешливую, жестокую строчку, Грэхард закрыл папку и встал, прошёлся по кабинету из угла в угол.
Не отыскав ни мира, ни спокойствия в своей душе, он скорым шагом вышел наружу и отправился в Нижней дворец, в покои жены. Начинавший накрапывать дождь заставлял зябко ёжиться — Грэхард ни надел ни плаща, ни шляпы.
«Простыну», — угрюмо повторил свой вывод он, ускоряя шаг.
Эсна была на месте, занималась чем-то за столом; увидев его, всё отложила и встала с приветливой улыбкой:
— Грэхард!
Он жадно вгляделся в нежные черты её лица, борясь с желанием резко и грубо заключить её в объятия и незамедлительно ею овладеть.
— Что с тобой сегодня? — с тревогой спросила она, хмурясь и делая несколько шагов к нему.
Он застыл, боясь по-звериному наброситься на неё и напугать своим порывом.
— Дурное настроение, — с трудом разжав зубы, неохотно признался он, понимая, что пугает её своей хмуростью и заставляет предполагать какие-то несусветные причины этой хмурости.
Он никогда не говорил ей, что приступы этого мрачного настроения связаны с Дереком, но предполагал, что она догадывается об этом.
Во всяком случае, она никогда не расспрашивала его о причинах — а значит, догадывалась.
Вот и в этот раз, ничего не спросив, она тихим скользящим шагом подошла к нему и обняла.
Он зарылся лицом в её волосы, вдыхая любимый и знакомый запах благовоний.
— Тебе нужно больше отдыхать, грозный мой повелитель, — со вздохом прошелестела ему на ухо она, а после попеняла: — Ты совсем себя не бережёшь!
Это было правдой; он, как всегда, глушил тоску в бешеной работоспособности.
Он прижал её к себе крепче, зарываясь пальцами в золото её мягких волос.
Ему становилось легче, когда она была рядом; сердце его успокаивалось в её объятиях.
— Хочешь, — глухо предложил он, — покажу тебе те острова, которые я отвоевал у Либерии?
— Очень хочу! — тихо и счастливо рассмеялась она куда-то ему в шею, обдавая её своим тёплым дыханием.
— Значит, на будущей неделе отправимся! — твёрдо постановил он.
— Какое небывалое здравомыслие! — с лёгким смешком отозвалась она, а после, чуть отстранившись, заглянула ему в глаза.
У неё был нежный и словно слегка светящийся взгляд; возможно, потому что лучи света преломлялись в её золотистых ресницах.
Из сердца его, сквозь чёрную тьму отчаяния, рвалась мольба: «Не оставляй меня, не оставляй меня хотя бы ты!» — но он запретил ей выходить наружу. Впрочем, его голодный жадный поцелуй сказал ей о его чувствах больше, чем даже самые откровенные мольбы.
643 год
***
Солнечная с этой очередной её безумной идеей безмерно раздражала.
Как ей вообще такое в голову могло прийти! Разрешить женщинам обучаться в университете!
Он что, по её мнению, полный болван?! Какие ещё женщины в универсантах!
Ладно, он разрешил эту её школу, эти её просветительские кружки и даже некоторые публикации их трудов! Но университет!
— Даже рассматривать этот вопрос не буду! — рыкнул раздражённо Грэхард, отбрасывая документ, который держал в руках.
Она выпрямилась, открыла было рот, но ничего не сказала, посмотрела на него свысока упрямым сильным взглядом, резким жестом подобрала юбки и гордо удалилась.
Всё предвещало второй раунд.
…предчувствия Грэхарда не обманули: несколько дней Эсна, притупляя его бдительность, была скромна, мила, тиха и нежна. Он знал это её обыкновение подольститься к нему, поэтому был настороже.
Наконец, подгадав у него особо благодушное настроение, она пошла в новую атаку: в этот раз без эмоций, используя рациональные доводы и опираясь на конкретные цифры.
— Из двадцати женщин все двадцать дошли до выпуска! — с энтузиазмом заявила она, шурша бумагами. — В то время как среди мужчин до выпуска доходит только 60–70 % поступивших! Это говорит о том, что женщины более замотивированы…
— Дай сюда, — Грэхард раздражённо отобрал бумаги, в которые она подглядывала. Замотивированность женщин его заинтересовала: он не любил разбрасываться ценными ресурсами. Если реально они поступают в университет не из пустой блажи…
Отчёт Кармидерского университета впечатлял. Пять лет назад они впервые позволили женщинам обучаться в их стенах, и в этом году выпустились первые поступившие по этой программе. На каждую из выпускниц было собрано подробное досье, включающее научные интересы, вклад в работу кафедры, личные проекты… Грэхарда особо впечатлило, что список учёных дам возглавляла дочка правителя Аньтье — он не ожидал, что человек такого положения поддержит этот проект.
— Ниия и Райанци планируют начать с этого года, — взволновано продолжила объяснять Эсна и пылко пошла в атаку: — Ты же не хочешь, чтобы они опять говорили, что Ньон — отсталая и варварская страна?!
Грэхард посмотрел на неё весьма хмуро: аргумент был критически нечестным. Он, действительно, близко к сердцу воспринимал репутацию своей страны в международном сообществе, но ему приходилось соотносить свои реформы с настроением внутри ньонского общества. А здесь, конечно, речи не могло идти о таком прогрессивном шаге: да его свергнут и растерзают, если он на это пойдёт!
— Ты только представь, Грэхард! — вскочив от избытка чувств, она даже взмахнула руками. — Мы же им всем нос утрём, ну правда!