– Я бы обрела больший покой, если бы церковь не была построена на фундаменте языческого храма, – ответила сестра Осанна поразительно сильным голосом.
Донна Лукреция почтительно склонила голову.
– Не хочешь ли подкрепиться?
– Выпью немного воды. Я соблюдаю пост до возвращения к сестрам в Мантую.
Донна Лукреция оцепенела.
– Неужели тебе никто не сказал?.. И ты не знаешь, почему ты здесь?
– Я слушаю только Господа, дочь.
– Мы пытались объяснить, но… – В разговор вступила аббатиса. Пожав плечами, она вперила взгляд в священника, но тот лишь покачал головой.
– Понятно. – Донна Лукреция опустилась на стул. Лицо ее приняло жесткое выражение. По обе стороны точеного носа проступили белые пятна, глаза засверкали. – Тебе известно, сестра, кто я?
Вместо ответа сестра Осанна издала вопль, прокатившийся по всему залу, отскакивая от гладких белых лбов добродетельных женщин на стенах. Монахиня упала на колени, сложившись пополам, как от боли, и вцепилась забинтованными руками себе в бок. Обе помощницы опустились рядом и принялись дергать ее за рукава, воркуя, как встревоженные голубицы.
Донна Лукреция даже бровью не повела.
– Я дочь вашего Святого Отца, который по своей милости очистил ваш орден от ереси фра Джироламо во Флоренции. Поэтому ты можешь выслушать меня, не так ли? – Ее тон отличался сладостью, но твердостью, вроде тех леденцов, о которые рискуешь сломать зуб.
Сестра Осанна стонала и раскачивалась из стороны в сторону, но теперь она еще и рвала на себе уши, словно хотела вообще от них избавиться.
– Дьявол меня искушает, – завывала она, – о, как он меня искушает! – Затем, по-прежнему стоя на коленях, но замерев и выпрямив спину, она произнесла звенящим тоном: – Но он не сможет восторжествовать. «Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы» [20] . Я буду слушать голос Господа, дочь.
Донна Лукреция с облегчением вздохнула.
– Я позвала тебя в Рим, сестра, чтобы ты сопровождала меня в Феррару. Мой знаменитый свекор, герцог Эрколе, давно оценил твою святость, поскольку ты носишь знаки страданий нашего Господа и обладаешь благословенным даром провидения. Герцог желает, чтобы ты присоединилась к сестре Лючии Нарнийской в доме, который он для нее построил. – Она сделала паузу, чтобы ее слова дошли до всех присутствующих. Сестра Лючия Нарнийская прославилась своими пророчествами, и герцог Эрколе прибегнул ко всяческим ухищрениям, даже не всегда праведным, чтобы переманить ее в Феррару из монастыря в Витербо. – Мать аббатиса и твой священник, отец Евстасий, согласны, что тебе следует нести свое слово за пределы Мантуи.
По тому, как аббатиса поджала тонкие губы и сверкнули слезящиеся глазки отца Евстасия, я догадалась, что их согласие обошлось недешево. Только сейчас я сообразила, что́ скрывали повязки. У сестры Осанны выступали стигматы, таинственные раны на руках, ногах и боку, которые якобы повторяли увечья, причиненные Христу римлянами. Или, возможно, евреями.
Сестра Осанна кивнула, превратившись в саму покорность после напоминания донны Лукреции о судьбе Джироламо Савонаролы.
– Значит, мы поняли друг друга, – сказала донна Лукреция.
– Пути Господни неисповедимы, госпожа.
– Воистину так, сестра, воистину так. Поднимись теперь и подойди ближе. – Я заметила, как священник с аббатисой недоуменно переглянулись, когда сестра Осанна исполнила повеление. Донна Лукреция продолжила: – Видишь эту девушку рядом со мной? Она родилась иудейкой, но по милости Нашего Спасителя и при заступничестве святых пришла к Христу. Не будет ли это величайшим проявлением Его сострадания к грешнице, если ты позволишь ей лицезреть отметины?
Я испугалась, но, когда взглянула на донну Лукрецию, слова протеста замерли у меня на устах. У нее было точно такое выражение лица, как у нашего старого соседа, сеньора Пердоньела, торговавшего тканями, когда он растирал двумя пальцами шерсть или лен, определяя их качество. Донна Лукреция была искренне набожна, но, как и мой отец, даже если душа витала среди ангелов, твердо стояла ногами на земле, особенно на той узкой полоске в рытвинах, что пролегала между лавками банчеротти, денежных менял и ростовщиков, где начинал мой отец по прибытии в Рим, ожидая аудиенции у кардинала Борджа. Поэтому она привела меня сюда не только для того, чтобы удержать скромницу-новообращенную подальше от своего великолепного брата.
По кивку аббатисы монахини-помощницы выступили вперед и начали снимать повязки с ног и рук сестры Осанны. Монахиня стояла спокойно, как ребенок, опустив голову, поднимая ногу или поворачивая руки в ту или иную сторону, чтобы облегчить задачу помощницам. Взволнованная и отстраненная, она напоминала художника, который снимает покрывало со своей работы перед заказчиком, понимая, что картина его и в то же время не его, исполнена им, но за материалы заплатил заказчик, а вдохновение шло от Святого Имени. Я хотела отвести взгляд, но не смогла. Повязки становились все мокрее, а гнилостное зловоние заставило донну Лукрецию вынуть из рукава платочек и прижать к носу и рту. Я принялась быстро глотать, пытаясь справиться с тошнотой. Монахини занялись боком сестры Осанны – расстегивали крючки, спрятанные в швах одежды.