Криселья попыталась задуматься, как же Ротен построен, как божественные силы создали столь невообразимую архитектуру, исказили само пространство... но мысли, догадки, идеи все разбегались, растворялись - Хранящий Вечность Господин хранит свои тайны. Криселья слышала, что вера ротенландцев давно угасла, что жизнь их давно неизменна, привычна, смиренна, как замкнутый цикл. В этом и сила страны Красных земель, и, главное, их сердца - древнейшей столицы. Сила, пусть, но и слабость тоже - иначе и быть не может.
Встревоженная прикосновением сил чужого Бога, Криселья больше в окно не выглядывала - насмотрится еще. Но чуяла, что запахи здесь иные - выпечка, кожа, дерево - честный труд, скромное довольство.
Тоска.
Переход в Верхний город был еще ужаснее и дольше. И там-то их, наконец, встретили, посовещавшись сопровождение организовали - пару самых смазливых и внушительных стражников. Ах, как любезно, словно Криселья сама за себя постоять не может, словно среди этих объятых розовыми кустами особняков и пустынных просторных площадей найдется кто-то способный напасть.
Верхний город - город лести и лицемерия, это в воздухе витает, давит блеском и богатством, мнимой красотой...
И все равно, смотришь по сторонам - и дух захватывает.
Цветущие скверы - в жизни Криселья не видела так много цветов и зелени. Мозаичная плитка - сложный серо-алый узор, что как молитва, смотришь и пропадаешь, завидуешь, столь тонко вплетена защита. Фонтаны - как они возможны, так далеко от земных недр, как не жаль им воды? Белокаменные особняки, самые бедные, как богатейшие в Лугарии, и сам королевский дворец - такой же невообразимый в своей архитектуре, как город, но величественный, сияющий в свете холодного солнца.
Ее новый дом.
Криселья, не дожидаясь ничьей помощи, выбралась из кареты. Споткнулась на высоких каблуках - глупая, глупая мода - покраснела.
На нее смотрели - обратили внимание, счастье какое. Жадно оценивали, раздевали, насмехались. Криселья чувствовала все эти взгляды из окон украдкой - и знати, и слуг, видела тонкие усмешки на холеных лицах встречающей ее делегации.
Только улыбка Хедвина была искренней.
Он шел первым, в тяжелой темно-зеленой мантии, скрепленной серебряной королевской печатью - замысловатой такой, лишь корона и часовые шестерёнки угадывались. Рыжие волосы заплетены в косу - не коротко стрижены, как у лугарийцев принято, но и не распущены, как у ротенландцев. Наверное, изящный компромисс. Криселья Хедвина помнила смутно, давно видела в последний раз: он ей когда-то нравился, учил, а потом рассорился с семьей и сбежал в чужую страну, но этот пронзительный взгляд - не забыть.
- Криселья, - он бесцеремонно коснулся ее щеки шершавыми пальцами - ласково. - Бесконечно рад тебя видеть.
Он рад, но за ним те, кто смотрит на нее как на новую игрушку, смотрит со снисходительным любопытством, готовые сожрать с потрохами, как только выпадет случай.
Пусть попробуют.
- Я так больше не могу! - Криселья ворвалась в покои Хедвина, вспугнула какого-то отчитывающегося перед министром юнца - тот попятился, посмотрел на растрепанную принцессу с жадной жалостью, губу оттопырил в отвращении. Укоризненный взгляд дядюшки еще больше разозлил Криселью - еще чуть-чуть и она не сдержит бушующее в душе пламя, подожжёт к Бездне этот проклятый Мертвыми Богами дворец и каждую тварь тут живущую - кучу костей и жира на троне, называемую королем, его отродий, троицу самовлюбленных ублюдков, что и взглядом ее не соизволят удостоить, и кодлу раскрашенных шлюх, и наглых слуг - всех-все-всех!
Хедвин, тяжело вздохнув, жестом прогнал мальчишку и многозначительно окинул взглядом комнату. Но Криселья раздраженно развела руками, не понимая, чего тот хочет. Слишком злая, чтобы играть в загадки.
Хедвин вздохнул еще раз, набросил на плечи плащ.
- Пойдем прогуляемся, дорогая.
Криселья поморщилась. Эти его ласковые обращения отвратительны, набрался дурных привычек. Но отказываться не стала - сад куда приятнее любых стен.
Сад был живой, не вылизанный травинка к травинке, веточка к веточке, в строгих линиях и острых углах. Здесь благоухали каштаны и вишни, аккуратные кусты можжевельника соседствовали с прекрасными вьющимися розами и эдельвейсами - очаровательно несочетаемо. Журчали по вычищенным светлым камням ручьи, пели птицы - и их пение намного приятней той скрипящей, что в дрожь бросает, музыки, играющей на проклятых балах.