Я слишком хорошо тебя знаю, Томас Эккер, потому что твоя плоть — моя. Твой разум — мой. Я предугадываю каждую твою мысль и желание. Я сосуществую с твоей душой и каждый год наблюдаю, как она крепнет и становится сильнее. И я также знаю все твои тайные желания — я знаю, о чем ты подумал на мгновение, когда смотрел на ту девочку, Эмму, как она лежала на кровати».
— Tace! Замолчи! — Томас крикнул так громко, что эхо его голоса испуганной птицей забилось о стены церкви. — Я не отрицаю своих мыслей и несу за них ответственность, потому что я — человек, и у меня есть инстинкты. Но умение их подавлять и делает меня человеком, а не животным. Я не отказываюсь от своих мыслей, но ты не можешь попрекать меня ими, потому что я одержал над ними власть. И я пойду в Ареццо, и ты отправишься со мной и будешь помогать мне выжить любой ценой. Ты слышишь меня?
«Какая пламенная речь», обруч, сжавшийся на висках Томаса, чуть ослаб. «Я буду сопровождать тебя в Ареццо согласно соглашению. Но запомни, мальчик: я не твой отец. Я не отдам свою жизнь за твою. И если над твоей головой зависнет топор, я буду первым, кто толкнет тебя под него».
— Как великодушно, — фыркнул Томас. — В таком случае, постараюсь не попадать под топор.
«Ты можешь не знать про него, пока он не опустится на твою шею, мальчик».
— Скажи, — Томас пропустил замечание мимо ушей. — А почему Ватикан ничего не делает?
«Они могут не знать, либо у них может не хватать людей. И сам подумай, к кому люди в первую очередь кинутся за помощью? К абстрактной фигуре Церкви, расположенной где-то далеко, или к местному священнику, за которого поручился твой брат-рыбак? Людям нужно чудо, а единственное чудо на всю округу — ты».
Томас вышел во двор. Он провозился в церкви уже несколько часов, и скоро должна была начаться вечерняя служба. Он проведет ее как обычно, а потом — домой, к матери и к ожидающему его Дарио. Анна наверняка перепугается и попробует отговорить его, а напротив, за столом, будет сидеть поникший мужчина с запавшими глазами и терпеливо ждать, пока Анна выплачет все слезы.
Поначалу его матери было трудно смириться с тем, что ее сын — экзорцист, изгоняющий демонов из одержимых. Она пыталась не пускать его, рыдала и цеплялась за его одежду, делала все, что было в ее силах, чтобы сын не подвергался риску и не погиб, как когда-то его отец. И каждый раз, Томас терпеливо и мягко объяснял ей, что это его дар, и что пока она плачет над ним, живым и здоровым, кто-то плачет над своим ребенком, который страдает и причиняет себе боль.
Постепенно, Анна привыкла к тому, что такова участь ее сына — избавлять других от страданий. Когда отец Бернард терпеливо объяснял ей про Божье благословение, она лишь молча кивала и пыталась обуздать собственные чувства, взять верх над материнским инстинктом, который отчаянно кричал: «Спаси своего сына!» Но Томас каждый раз возвращался домой, целый и невредимый, и это успокаивало ее и давало ей надежду.
Томас почти не удивился, когда, подходя к дому после вечерней службы, услышал крики. Он различил голос матери и тихий, но настойчивый голос их гостя. Вздохнув, юноша открыл дверь и прошел в дом.
Едва он переступил порог, Анна кинулась к нему, пунцовая от волнения.
— Это правда? — она схватила его руки и так крепко сжала их, что ему стало больно. — Ты правда отправишься в Ареццо? В это гнездо… гнездо одержимости?! Вот так ты ценишь дар жизни, который отдал тебе отец?
Она стояла перед ним, сотрясаясь от злости и горя, и на мгновение ему показалось, что она сейчас его ударит.
— Мама, — он бережно, но твердо отвел ее руки, — ты знаешь, что так нужно. Что Господь направил этого человека ко мне, потому что он нуждается в моей помощи. И ты понимаешь, что будь отец жив, он принял бы то же решение, что и я.
Анна отвернулась, и Томас увидел, что ее хрупкие узкие плечи трясутся в безмолвном плаче. Он укорил себя за то, что вспомнил отца, но ему было необходимо привести ее в чувство, пусть и таким жестоким способом. Затем он вспомнил, что в доме все еще присутствовал гость.
Дарио стоял у входа, бледный и растерянный, но на его лице сохранялось решительное выражение.
— Я спасаю свой город, сеньора, — сказал он, и Томас понял, что он повторял эти слова много раз, и каждый раз Анна не слышала их. — Я спасаю наших детей, наших матерей и жен. Ваш сын — чудо Божье, так почему вы не позволяете ему спасти нас?