– Понимаете, Георгий, – начал было Волин, но в это самое время в кармане его запиликал телефон. – Простите, ради Бога.
Валентин Васильевич достал из кармана трубку и посмотрел на экран. Супруга. В такое время? Вот, дура-баба! Велено ж ей – не беспокоить! Волин в раздражении нажал клавишу ответа и поднёс аппарат к уху:
– Что ещё?! Сказал же… – И вдруг повисла тяжёлая пауза.
Георгий видел, как менялось лицо старика. Прямо на глазах Волин постарел лет на десять, побледнел, нижняя челюсть его задёргалась, а из глаза выкатилась крупная слеза.
– Да, сейчас буду, – полушёпотом произнёс он и отключил вызов.
– Что-то случилось? – Навин в тревоге поднялся из кресла и рефлекторно потянулся к вороту – отчего-то стало трудно дышать.
– Случилось, – опустив голову, тихо произнёс Волин. – Дочь умерла. Лена. Только что. Из больницы жене позвонили, она не может внучек бросить. Зятя нет дома… Простите, Георгий. Но теперь мне больше от вас ничего не надо. Поздно… Пойду я…
Навин, развязав узел на поясе, скинул халат. Пройдя к плательному шкафу, достал из него пальто, накинул на плечи, вернулся к столику, поднял кофр и как был в тапочках, устремился к двери.
– Пойдёмте же, Валентин, – позвал он Волина. – Ну? Чёрт бы вас побрал! Очнитесь!
– Да? – Валентин Васильевич, выйдя из забытья, уставился на Георгия. – Вы что-то сказали?
– Быстрее, – Навин ухватил Волина свободной рукой под локоть и потащил к выходу из номера. – Времени почти нет. Но остался один шанс. Может, из тысячи. Давайте скорее! Расскажу по пути…
Такси неслось по опустевшему городу в сторону больницы. На заднем сиденье Навин очень тихо, наверное, чтоб не услышал водитель, растолковывал Волину:
– …правда ли это, не знаю. Штудировать записи времени нет, придётся пробовать самому. Но только вот о чём я вас попрошу, Валентин…
– Исполню всенепременно, – отвечал Волин.
– Я далеко не молод и, честно говоря, страшно устал жить. Если со мною что-то случится, перешлёте трубу Степану. Адрес возьмёте у моего секретаря. Договорились?
– Но… что может с вами случиться?
Вместо ответа Георгий повернул к Валентину лицо, подмигнул и улыбнулся.
– А всё-таки жаль, что та труба осталась у Стёпки. Очень жаль…
Медсестру выставили за дверь и строго-настрого велели ей не входить и никого в палату не впускать. Пока Навин расчехлял инструмент, готовился, Валентин Васильевич откинул с краешка кровати простынь и присел, взяв Лену за руку. Холодная… Ух, какая холодная. Неживая…
«Ленка, Ленка, ну как же ты могла, а?»
– Помни, что ты обещал, – раздалось откуда-то сверху.
Волин непонимающе поднял голову и упёрся взглядом в глаза Навина.
– Инструмент должен вернуться к Степану. В любом случае.
Валентин Васильевич кивнул.
– Что ж, тогда начали, – Георгий уселся на стул и, уперев раструб в пол, взял мундштук в губы.
Волин закрыл глаза. Ему было страшно. А вдруг?.. Вдруг не поможет?
Гул, от которого дрогнули стены и завибрировали стёкла, пошёл разом со всех сторон. Такой оглушительный, объёмный, густой. И такой пронизывающий до самых костей беспросветной безнадёгой, что Волину показалось, будто сама душа его сейчас отделится от тела и унесётся в неведомые никому дали. Валентин Васильевич сидел на кровати, держал холодную руку мёртвой дочери и боялся не то что пошевелиться, вздохнуть поглубже. Трубный же рёв, тоскливый и монотонный, рисовал в сознании его картины одна страшнее другой…
Войско, застывшее в ужасе у высоких стен города… Птицы, падающие с небес и разбивающиеся в брызги об острые камни… Тонкие ручейки крови, сочащиеся сквозь швы в кладке стен, стекающие вниз и сходящиеся в широкую бурлящую реку… Всадники с трубами… Чёрный на белом коне и белый на чёрном. Крылатые, со сверкающими нимбами… Гул, от которого, кажется, порвутся барабанные перепонки и рухнут кровоточащие станы… И вдруг тишина… Полная тишина… Такая, что звон в ушах… И тепло… Тепло в руках… Нет, только в правой…
– Папа?
Волин услышал голос дочери. Он что, умер? Да, умер. Хорошо. Теперь они всегда будут вместе…
– Эй, пап! Ты чего, спишь?
Валентин Васильевич почувствовал, что кто-то дёрнул его за руку, вырвался. Он, мало что понимая, открыл глаза. Дочь, живая, сидела, подложив под спину подушку, и с аппетитом хрустела яблоком.
– Ленка? – выдохнул Волин, наконец, вернувшись в настоящее. – Ленка моя… Леночка… Получилось, значит… Слышь, Георгий?
Но вместо Навина ответила дочь.
– Пап, а это кто? В пальто и в тапках? Он что, тоже спит? Ну, вы, мужики, даёте! Устроили мёртвый час.