Но на самом верху, на площадке не только выметенной, но, похоже, и регулярно влажно-убираемой, пахло свежей масляной краской. Посреди глянцевой зелёной стены высилась солидная металлическая дверь порошковой покраски, ручка горела полированной медью.
Самуил, на минуту растерявшись и не зная, как поступить дальше, остановился за пару шагов до двери. Рукоять наградного «ТТ», взведённого, но на предохранителе, покрылась от ладони испариной. Там, внутри помещения, кто-то был. Чувствовались признаки жизни. Он.
– Ну, чего застыл, входи уже! – раздался из-за двери хорошо знакомый, но слышанный почти век назад голос.
Кошкинд насторожился.
– Муля! Тебе говорю, – снова раздалось из-за двери.
Чёрт, прокололся. Но где? Когда? Как? А-а, какая теперь разница?!
Самуил спрятал пистолет в наплечную кобуру, запахнул ветровку и, решительно надавив на ручку, распахнул дверь.
Стрельников сидел посреди небольшой, со следами недавнего ремонта, полупустой комнаты в одном из глубоких кожаных кресел, установленных по бокам элегантного журнального столика, заставленного чашками на блюдцах, фарфоровыми чайничками, вазочками с печеньем и конфетами. Второе кресло пустовало.
– Не стесняйся, Самуил, присаживайся. Я со вчерашнего вечера тебя жду, – улыбнулся Виктор.
Кошкинд снял кепку, бросил её на стойку-вешалку хромированной стали, прошёл к креслу и, вздохнув – шумно выдохнув, уселся. Словно провалился в облако.
– Убивать меня пришёл, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнёс Стрельников. – Что ж, понимаю тебя прекрасно. И препятствовать не собираюсь. Сил больше нет, устал смертельно… Только выслушай меня сперва, хорошо?
У Самуила от волнения пересохло во рту. Но, собравшись, всё-таки кивнул.
– Вот и славно, – вновь улыбнулся Виктор. – Я за тобой, парень, давно наблюдаю. С тех самых времён, когда подобрал на Варшавском. Помнишь? Помнишь, вижу. И знаю, что забыть такое у наших не получается. У кого? Дело в том, Муля… что ты не человек вовсе. Совсем не человек. Или, вообще. Абсолютно. Как угодно. Жаль, я понял это уж слишком поздно… Ты див, Самуил. Самый обыкновенный див. Рождённый в другом мире и принесённый на землю огненным вихрем войны. Пусть и не помнишь того. Но я-то знаю. Потому как сам такой. И здесь мы с тобою с одной лишь целью – не дать угаснуть пламени.
– Пламени? – переспросил Кошкинд. – Вы о войне, генерал?
– О войне? Пожалуй, и о ней тоже, – кивнул Виктор. – Огонь очищает, тебе ж известно. Как ты себя чувствуешь в мирное время?
– Вы представляете, а неплохо, – усмехнулся Самуил.
Тем не менее, чудовищной и глупейшей на первый взгляд информации, донесенной до слуха собеседником, он отчего-то поверил. Безоговорочно. Ждал чего-то подобного? Подсознательно?
– Я ж до сего момента не знал, что я див, – продолжал Кошкинд. – Привык к мысли, что человек. Пусть и… скажем, с некоторыми… эээ… отклонениями. Поведай вы мне тогда в пролётке о происхождении моём, оставь у себя, всё могло бы быть иначе, а так… Подсунули бедному Жюлю, к которому я привязался. Какой в том был смысл?
Стрельников на несколько секунд задумался. Потом взял чашечку с остывшим чаем, отхлебнул пару глотков.
– Смысл… – негромко повторил он. – Да, я ошибся. Полагал, что смысл лежит на поверхности, потому и поленился заглянуть в суть. А ведь чувствовал… Чувствовал! В том беда, Муля, что мы, дивы, слишком быстро проникаемся первой привязанностью. Влюбляемся в своего воспитателя, если угодно. Пытаемся подражать ему во всём. И если тот погибает, мстим до последнего… Вот только Жюль не был их наших, Самуил. Эх… Он был всего лишь человеком, который, ко всему прочему, ненавидел войну. И он, дружище, не мог принять твою природу. Оценить её. При всём желании не мог, понимаешь?
– Понимаю, – ответил Самуил. – И понимаю также, что его природу принял и оценил я сам. Дело же в нашей… эээ… расовой восприимчивости? Так?
– Это и для меня самого стало большим сюрпризом, – вздохнул Стрельников. – Даже подумать не мог, что ты настолько очеловечишься. Нда… Если б не та чертова булавка!
Он вновь смолк.
– Верно. Булавка… Я, кстати, её сохранил, – негромко произнёс Кошкинд, доставая из внутреннего кармана маленький сверточек и кладя его перед Виктором. – Пусть был тогда мал, но сразу догадался, что послужило причиной смерти Жюля.
– Хм. Очень интересно… Взгляну? Можно? – спросил Стрельников, уже протянув руку к свёртку.