Другие девочки над Ацуко вечно подшучивали. Недобро. И не в глаза, конечно. Кому охота лишиться зуба или щеголять неделю с «фонарем» на скуле? В отсутствии ж объекта сплетен говори что хочешь. Нда… Звали ее и «белой обезьяной» – за цвет волос, и «пожарной пагодой» – за рост, и даже «идзин» (другой человек), что было совсем уж обидно. Естественно, Ацуко прекрасно знала, что за спиной шушукаются и, может, даже распускают мерзкие сплетни, но, как известно, не пойман – не вор. Потому переломанных носов и выбитых скул после встречи с ее тяжелым кулаком было не так и много, как разносит вечно все искажающая молва.
Несмотря на трудности, образование Ацуко получила неплохое. Правда, близкими подругами так и не обзавелась, но это не такое уж большое горе. При этаком-то характере. Кстати, он – характер – к совершеннолетию смягчился здорово. Годы вынужденного одиночества научили радоваться и миру внутреннему, вовсе не бедному. Пусть то в противовес бесцельному созерцанию окружающих несовершенств…
Любовь, словно цунами, нактила внезапно. Из-за гор. Из русского села с японским названием. Из Наяси.
Любовь звали – Рёша.
Не Рёша, конечно, а Лёша. Алексей. Просто у японцев с буквой «л» – факт общеизвестный – проблема. Чисто фонетическая, но иногда мешающая. Да и ладно.
Лёша.
Алексей был здоровенным улыбчивым парнем.
Он шел твердой размашистой походкой, скрипя на всю улицу невиданных размеров черными сапожищами с собранными в гармошку голенищами, глазел с нескрываемым интересом на бесшумно шныряющих в обоих направлениях нынешних хозяев Сахалина и беспрестанно удивлялся, как такая «шантрапа» сумела одолеть и вымести с острова власть его дюжих соплеменников.
Ацуко, посланная матерью за солью, столкнулась с парнем, выходя из лавки. Точнее, это Лёша, не имеющей полезной привычки смотреть туда, куда идет, сам на нее налетел. Окажись на месте Ацуко какая-нибудь бывшая ее одноклассница, без травм дело бы не обошлось, наша же невеста на выданье лишь слегка попятилась в сторону, несильно стукнувшись о стену дома. Не дал ей упасть и сам Алексей, молниеносно среагировав и успев-таки схватить девушку за руку.
– Смотрреть, куда ходить, идзин! – громко крикнула Ацуко неуклюжему гиганту на его родном языке, пусть немного исковерканном. Русских она кроме того давнего знакомого – вице-консула из Фукусимы – и не видела, но безошибочно догадалась, что великан как раз их роду-племени.
– Да я это… – пролепетал Лёша, отпустил ее руку и, стянув картуз, взлохматил декорированный позолоченными локонами затылок. Ясное дело, сконфузился. – Прости сердешно, барышня. Случайно вышло… А ты, гляжу, сама-то не наших будешь? Меня, к слову, Лексеем звать. А тебя?
– Ацуко, – прошептала девушка.
Легко поклонилась, покраснела. И опустила глаза.
«Рексей» ей понравился с первого взгляда. Вот только признаться в этом себе сразу она не могла. Из достойной семьи, а как же.
Лёша только присвистнул.
– Ну ничё-се! Ацуко? Да и плевать. По-нашему, Аська получается. Настасья. Япона мать! А так ведь сразу и не скажешь… Слушай, а тебе тут, – Алексей обвел глазами прохожее народонаселение, – среди этого народца точно не скучно? Я б…
Ацуко, боясь пошевелиться, стояла молча и краснела, рассматривая носки собственных гэта.
– Ась! С тобою говорю, мила барышня, – осмелел Лёша и, вновь подойдя к девушке, нежно взял ее за руку. – Слушай, мож, пойдем со мною? Нравишься, сил нет. Женою мне станешь. А что? Хорошо заживем, верь мне. Ну? Пошли?
Соли в тот вечер в доме Ацуко так и не дождались. Впрочем, как и самой Ацуко. Она – может, поддавшись на бесхитростные и такие искренние уговоры внезапно возникшего на ее пути счастья, может, так, из-за пресловутого девичьего любопытства, – не зайдя к своим даже попрощаться, ушла с полюбившимся с первого взгляда Алексеем в Наяси. И на этой же неделе стала настоящей женой. Да, да. По старым православным обычаям была сыграна шумная пьяная свадьба с песнями, танцами и лихой веселой дракой…
Шли годы. Алексей, мужик головастый и с руками, срубил новую избу. Настасья, как ее теперь звали в деревне, родила любимому мужу сына Аркашку и двух дочерей – Олю и Люду (Орьгу и Рюдочку), научилась и готовке, и рукоделию… Вот только проклятая «л» ей, уроженке страны Восходящего Солнца, так и не далась. Да и незаслуженно обидное прозвище, вмиг разлетевшееся по горам и весям, прилипло намертво. Сказанное однажды ласково и в шутку покойным теперь супругом. В момент, когда на свет явился первенец. «Ты теперь у нас, Настасьюшка, с сего дня мамка… Самая настоящая русская япона мать…»