– Отличный парень, – в голосе внука прозвучала нотка восторга. – Побольше б таких. Толковый. Все олимпиады по истории взял. По литературе, кстати, тоже. Просто невероятно, что он к тебе попал…
Сергей говорил что-то еще, но Федор Михайлович, увидев в окно нечто, на какое-то мгновение потерял нить беседы. Это нечто – обычная гаражная стена силикатного кирпича – ответила профессору красноречивым, довольно крупного размера, символом, старательно и аккуратно выведенным блестящей черной краской прямо перед окном.
«Омега? Надо же, – пронеслось в голове профессора, – не успел переехать, а уже знают мое университетское прозвище. Только отчего ж буква-то строчная?»
– Дед? Алло? – голос из трубки вернул Федора Михайловича на землю. – Ты куда пропал?
– А? Что?
– Да так, ничего. Подрастет, может, изменится. Ох, Вадик, Вадик… Балбес малолетний. Да уж, братец называется… Ладно, дед. Мне вообще-то некогда, заболтался я с тобою. А работы море. Не знаю, когда домой попаду. Пока!
– Балбес? Сереж, ты о каком Вадике? – опомнился Федор Михайлович, но трубка уже переключилась на гудки.
Перезванивать профессор не стал. Решил про загадочного Вадика выяснить в следующий раз. Если память не подведет.
Вадик Четвёрткин, форменный оболтус и теперь уже дважды шестиклассник средней во всех отношениях школы номер семьдесят пять, решил мстить.
Нет, ну остаться на второй год из-за какой-то дурацкой истории! Ладно бы из-за русского, а так… Обидно, в самом деле. Даже математичка тройбан поставила. Все-таки Грек – настоящая сволочь. Но ему это так просто с рук не сойдет. Вот вы, нормальные люди, скажите, кому сейчас нужен его идиотский Цезарь? Нашел себе имечко, да? Полководец в честь салата – ха-ха три раза. Тоже мне, завоеватель французов и немецко-фашистов. Это он-то? Ложь и ерунда! Правильно по телевизору говорят, что всю историю переврали. Любой образованный человек знает, что французов Кутузов завоевал, а немцев – Жуков. Оба наши, между прочим, русские. А вовсе никакие не римские. Придурок!
А как вам понравится Кретино-Минойская цивилизация? У них что, у этих древних греков совсем мозгов не было, так себя обозвать. Да еще и в учебники записаться, чтоб ихний позор потомки на всю жизнь запомнили…
Тяжелый разговор с отцом, после которого у Вадика до сих пор болела исхлестанная задница, состоялся неделю назад.
– Не понимаю, в кого ты такой, Вадим, уродился? Мать с медалью школу закончила. Артур тоже. Вон, в университете учится. Я, пусть не семи пядей во лбу, однако среднее образование без проблем получил. А ты… Совсем распустился. Нет, это даже подумать страшно – директора обхамить! В наше время сразу бы из школы вылетел. И на завод, к станку.
– Что я такого сказал-то? – жалобно промычал Вадик. – Подумаешь, придурком назвал. Нечаянно вырвалось.
– Нечаянно? Директора? Придурком? Ну-ну… – отец угрожающе потянулся к ремню на джинсах и, потянув за конец, расстегнул пряжку. – Ты, Вадька, совсем без тормозов. Я, конечно, не доцент какой, двадцать лет баранку кручу, но и то знаю, что в эпоху Римской империи никаких фашистов не было. Немцев, кстати, тоже. А Юлий, мать его, Цезарь, с германскими и галльскими племенами воевал. Вишь, столько времени со школы прошло, а до сих пор помню.
– Помнишь, помнишь, – осторожно кивнул Вадик, не без опаски наблюдая за распускающейся в отцовских руках тонкой кожаной лентой орудия возмездия за честь образования. – А что, германцы и немцы – не одно и то же? Между прочим, в кино фашистов то так называют, то этак. Сам слышал.
– В кино? – взревел отец. Лицо его перекосило. – В кино?! Ты, гаденыш, про книги когда-нибудь слышал? Да чёрт с ними, с фашистами! Кто дал тебе право учителя оскорблять? Не просто учителя, между прочим, а директора школы? Да еще и нашего соседа. Подумал, как мы с матерью теперь в глаза ему смотреть будем? А? Стыдобища! Вел бы себя, как положено, перешел бы в седьмой. У вас полкласса придурков, а второгодник – только ты. А все почему, спрашивается? Да потому, что у остальных хоть капля совести, но присутствует. Сымай штаны, раздолбай!
– Па-ап… Может, не надо? – попятился к двери Вадик.
– Стоять. Сымай, я сказал, – перешел на зловещий шепот отец.
Шесть дней пришлось безвылазно проторчать дома. Целых шесть дней! Отец после рейса отдыхал, изредка и ненадолго выходя из квартиры до ближайшего магазина за продуктами, поэтому Вадику вырваться на улицу не представилось ни единой возможности.