– Да ладно, Миш, – отозвался Волин, – чай, свои люди. Что нам с матерью, с внучками поводиться в тягость? Ты лучше скажи, с Леной что? Как она?
– Так, в среднем по району. Даже хуже, – поморщившись, пожал плечами зять. – Сами ж знаете, когда Варьку родила, какие-то там осложнения возникли. По женским делам. Вот вроде снова. Типа, рецидив. Я не спец. С доктором вчера встречался, так тот говорит, что через месяцок-полтора, если всё нормально пойдёт, выпишет. Надо б, конечно, операцию делать, так Ленка ни в какую! Дура.
– Сам ты дурак, Михаил, – серьезно проговорил Волин. – Резать, парень, последнее дело. Мы сами ее на ноги поставим. Правда, Валентина?
– Твоими б устами, – отмахнулась супруга. – Тоже мне, знахарь. Мы, Миш, своих лекарств с дедом везём, но я боюсь, если врач сказал – надо операцию, значит – надо операцию. Ты не волнуйся, я с Леной поговорю.
– Поговорите, – согласился зять. – Меня не слушает, так, может, хоть мать… Давайте-ка в магазин заедем, Катюша яблок просила.
– В магазин? Окстись, Михаил, – возмутился Волин. – Мы, чай, не с пустыми руками. Яблок в багажнике полная корзинка. И грушовки чуток осталось, и семеринка, и антоновские. А Варенька чего хочет?
– Варька? – улыбнулся в зеркало зять. – Варьке всего хватает. Она деда требует. Ждёт не дождётся, когда вы, папаша, ее научите кораблики из коры резать. Пацанка. С велосипеда недавно грохнулась – будь на её месте малец, и тот бы заныл, рассыпался. А эта ничего. Встала, коленки потёрла. Пап, говорит, руль поправь, чего-то он у меня в сторону отвернулся.
Волин не удержался, расцвёл довольной улыбкой.
– Наш человек. Подожди, Михаил, подрастет, строить вас станет.
– Да-а… Эта станет. Даже не сомневаюсь.
Автомобиль свернул с шоссе в коттеджный посёлок и медленно поехал вдоль новеньких, сверкающих разноцветным мрамором особняков. Остановившись перед въездом на территорию одного из себе подобных, Михаил открыл окно и, нажав кнопку на низеньком столбике, скомандовал:
– Живее открывай! Спишь? Камеру на кой хрен повесили?
– Секундочку, Михаил Александрович, – прохрипело из невидимого динамика.
Ворота плавно разъехались в стороны, и машина бесшумно вкатилась во двор.
– Кучеряво живете, – покачал головой Волин.
– Стараемся, – улыбнулся зять. – Ну что, прибыли. Можно выходить.
Внучки, выскочившие во двор, бегом бросились к старикам. Девочки, отпихивая друг дружку локтями, спешили поделиться с дедушкой и бабушкой новостями. Младшая, шестилетняя Варя, повиснув на дедовой шее уже рассказывала:
– Мы, деда, с Антошей и Вовчиком в воскресенье на пруд рыбачить ходили, так они ничего не поймали, а я целых три рыбы!
– Ой уж, рыбы, – презрительно поморщилась Катя, державшая за руку бабушку. – Мальков каких-то, которых даже Муся есть не стала. Вот мы, бабуль, в школе спектакль ставим про Красную Шапочку, так меня на главную роль взяли!
– Дураки у вас там все! – уже кричала обидевшаяся на «мальков» Варя. – Тебя волком надо было сделать! Зубастая!
– Ты себя-то в зеркало видела?
– Ой-ой-ой! Принцесса дураковская…
– Молчать! – гаркнул Волин. – Что за шум, а драки нет?
– Мы не дерёмся! Мы всегда ругаемся! – весело отчеканила Варя. – А потом миримся. Правда, Кать?
– Миримся, миримся, – отмахнулась старшая. – Давайте мы вам поможем вещи в дом занести.
– Вот это – дело, – потрепал Катю по волосам Валентин Васильевич. Осторожно освободившись из Вариных объятий, он достал из багажника сумку полегче и, поставив ее на землю, скомандовал:
– Берите за ручки. Только вдвоем, она тяжелая.
Девочки, подняв сумку, потащили ее в дом. Михаил, игнорируя выскочившего из будки охранника, сам взял увесистый рюкзак и одну из корзин. Подхватив оставшиеся сумку и лукошко, чем освободил супругу от разгрузочных работ, Валентин Васильевич двинул следом. Замкнула шествие Валентина Васильевна. Она и дверь за собой прикрыла.
Первое, что увидел Волин, войдя в огромный, отделанный полированным зелёным камнем холл – застывший в углу меж двух венских стульев узкий футляр прессованной чёрной кожи с протёртыми до дыр углами…
Давно это было – почти шесть десятков лет минуло.
Тогда Волины – Валька с матерью и старшей сестрой Алёной только вернулись из эвакуации, из Средней Азии, в родное село, где их и нашел чудом выживший в страшной войне отец. Жутко, аж мороз по коже, но в то же время как-то чересчур по-театральному припадал он на правую ногу и был в свои тридцать стар и страшен. Весь в несмываемом гриме уродливых шрамов, покрывавших рваной сеткой и лицо, и тело.