– Нет, – сказала Элизабет, и хотя произнесла это слово негромко и напряженно, в ее тоне не слышалось ни тени извинения либо душевных колебаний. – Нет, Адам, я не поеду в Гонконг. Да и как я могу туда ехать? Через несколько недель мне предстоит играть Моцарта, в апреле – Баха. Кроме того, я потратила не один месяц, готовясь к конкурсу в Брюсселе. Я на пороге тех свершений, о которых всегда мечтала. Я не намерена отказываться от своего счастья. Словом, ехать мне никак нельзя.
Влепи она ему пощечину, Адам и тогда едва ли выглядел бы более потрясенным. Его рука упала с плеча Элизабет. Адам отстранился от жены.
– Я объяснил причины, по которым нам следует ехать, – сдерживаясь, чтобы не взорваться, сказал он. – Надеюсь, ты понимаешь, что основания более чем весомые.
Элизабет всегда опасалась и избегала конфликтов – и вот теперь оказалась лицом к лицу с неизбежностью ссоры. Она все прекрасно понимала, но Адаму были недоступны ее аргументы. И Элизабет была уверена, что муж никогда не сумеет ее понять. Ее музыка, ее стремление добиться широкого признания и успеха – все это было для него тайной за семью печатями. Хотя Адам постоянно говорил об ином, но понимал ее музыкальные амбиции не больше, чем отец. Для него, как раньше для Джерома, музыка была чем-то второстепенным, вроде не слишком приятной обязанности, которую тем не менее следует исполнять. При случае музыка могла стать предметом их гордости, но, вступая в противоречие с их желаниями, непременно воспринималась как нечто незначительное и раздражающее.
– Очень хорошо понимаю, Адам, – тихо сказала она и подошла к нему. – Но это неразумно. Допустим, начнется война и на Востоке. Но ведь и там мирное население окажется столь же беспомощным, как и в случае войны в Европе.
На его щеках заходили желваки. Адам произнес с какой-то не свойственной ему злостью:
– Мы говорим сейчас об ином. Не так ли? Повисла напряженная тишина, такая плотная, что слышно было, как тикают часы и трещат дрова в камине.
– Именно так, – согласилась Элизабет.
Отсветы огня плясали у нее на волосах. И как это уже случалось раньше, когда Элизабет была ребенком, Адам подивился тому, как непреклонна эта красивая женщина. Под внешностью нежной, любящей женщины таилась твердая натура. Как упорно, помногу часов кряду она могла заниматься музыкой. Адам резко отвернулся, чтобы не видеть ее взгляда: против такого сильного, как у Элизабет, характера Адам был бессилен. Он никогда не признался бы даже самому себе, но одной из главных причин для отъезда в Гонконг было его подспудное желание оторвать жену от ее музыки. В Гонконге у Элизабет было бы больше времени для него. Адама все больше раздражало, что она проводит за инструментом так много времени. В Гонконге этому был бы положен конец. Адам понимал также, что, сколько ни сверли Элизабет гневным взглядом, толку от этого не будет.
У Адама оставалось лишь право просить.
– Бет, я ведь раньше тебя ни о чем не просил, – заговорил он, и его голос вдруг сделался усталым. – Пожалуйста, не покидай меня, дорогая. Я этого не вынесу. – И, не взглянув ей в глаза, он поспешно вышел из комнаты. Плечи Адама были опущены, а вся фигура явно указывала на то, что ему немало лет.
Элизабет поняла: Адам рассчитывает, что она кинется за ним следом. Но она осталась на месте. Повернувшись, Элизабет внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале, оправленном в золотую раму, что висело над камином. Вот и опять пришлось вступить в конфронтацию с эгоистом, которого она очень любила. Но раньше, еще ребенком, пытаясь возражать отцу, она в конце концов была вынуждена подчиняться, так как в действительности выбора у нее не было.
В зеркале она видела зеленоглазую женщину, которая твердо смотрела на Элизабет. Она уже не ребенок. Решение она приняла окончательное и не собирается от него отказываться, как когда-то. Она не бросит свою музыкальную карьеру и не уедет.
Огонь уже угасал, тихонько посвистывая, дрова отчаянно разбрасывали искры. Элизабет подбросила в камин еще полено. Но если она не поедет в Гонконг, Адам отправится туда один. Это будет означать конец их совместной жизни.
– О Господи! – сказала она с чувством. Окажись рядом Адам, ее тон очень бы его удивил. – Черт возьми! Проклятие!
Опершись о каминную полку, Элизабет смотрела на тихую пляску огненных языков. Всю жизнь Адам неизменно бывал рядом, когда она в нем нуждалась. Теперь он нуждается в ней. И хотя Элизабет приняла решение, она воздержалась от того, чтобы бежать вслед за мужем наверх, в спальню. Она слишком любила Адама, чтобы причинить ему боль, выказывая свое отвращение и горечь. И Элизабет, как всегда, когда требовалось восстановить душевное равновесие, села за рояль. Спустя несколько часов Адам проснулся от мощных звуков концерта Прокофьева.
– Господи, неужели он серьезно? – обратилась принцесса Луиза Изабель к Элизабет. Они пили чай с пирожными в изящном салоне магазина «Фортнум энд Мэсонз».
Элизабет утвердительно кивнула. Она не склонна была сейчас обсуждать ни намерение Адама отправиться на Восток, ни собственное нежелание сопровождать мужа. Луиза Изабель и Элизабет с утра ходили по магазинам, и сейчас красивые яркие пакеты с покупками лежали у столика.
– Он говорит, что ему сорок девять лет и, даже если разразится война, его не призовут в действующую армию. Что единственное, на что он может рассчитывать, – это на кабинетную работу в военном ведомстве.
На принцессе была шикарная шляпка с вуалью. Луиза Изабель картинно возвела к небу выразительно сверкнувшие глаза.
– Но, Боже мой, ведь если и вправду начнется война – хотя сэр Чемберлен и уверен, что ее удастся избежать, – почему Адаму нужно в ней участвовать? Он ведь воевал в четырнадцатом году, не так ли? Ему, кажется, дали Военный Крест за храбрость? Так какого же черта ему опять лезть в эту бойню?
Элизабет в ответ лишь тяжело вздохнула. Она-то была уверена, что Луиза Изабель удовольствуется кратким объяснением.
– Я и сама ума не приложу, – вполне искренне сказала она. – Но тем не менее он порывается сражаться на переднем крае. Уверена, что там, на Востоке, у него будет куда больше шансов, чем в Европе.
Луиза Изабель с сочувствием и озабоченностью взглянула на Элизабет, машинально проведя рукой по роскошному боа из двух красных лисиц, накинутому на ее плечи. Лисьи мордочки свешивались на элегантное платье, а хвосты ниспадали на спину принцессы.
– Как же в таком случае твоя музыка? – без обиняков спросила Луиза Изабель. – Что будет с твоей карьерой? Полагаю, он не настаивает, чтобы ты ехала с ним?
Элизабет поморщилась, но вслух ничего не сказала. Принцесса редко переходила на свой родной язык и еще реже употребляла крепкие словечки. Сейчас она изменила и тому и другому правилу.
– Черт бы его побрал! – с чувством сказала она по-испански. – Каким же он бывает подчас безмозглым! И каким недальновидным! Конечно, ты не собираешься туда ехать?
Элизабет налила себе вторую чашку чая. Ее лицо побледнело.
– Видите ли, Луиза, Адам всегда был очень добр и внимателен ко мне. И я просто не могу ему отказать. Для него это очень важно. Пожалуйста, постарайтесь и меня понять.
Принцесса открыла было рот, чтобы уверить Элизабет, что она все прекрасно понимает, но так ничего и не смогла сказать. Сейчас она поняла то, о чем следовало бы молчать.
Вот уже семь лет она наблюдала за Гарландом и его семейной жизнью. И до сих пор Луиза Изабель не замечала ни малейшего признака того, что он не вполне счастлив и не во всем принимает свою жену. Но сейчас принцесса задумалась: возможно, ее предположение, что Элизабет вышла замуж за Адама потому, что он в некотором смысле заменил ей отца, справедливо. Причем заменил очень умело и тонко. Сейчас шестым чувством принцесса поняла: так оно и есть. Элизабет вышла замуж, не будучи влюблена в Адама так страстно, как он в нее. Она просто хотела заменить им отца. И если Элизабет действительно готова сопровождать его в Гонконг именно тогда, когда ее имя стало известным в музыкальных кругах Лондона, причина вовсе не ее любовь, а скорее чувство вины перед ним.