Вспомнилось: в мае сорок пятого такие штакетины были поделаны и у террасы немецкого дома, где стоял их взвод. Вспомнилось, как он шел к себе от кухни — нес завтрак для всех — с котелками в обеих руках. И у дома услыхал стрельбу. Стреляли бойцы его взвода. Стреляли и кричали: «Победа!», «Победа!» Варгин бросил оба котелка на землю, достал из-за спины свою винтовку и тоже стал палить и кричать: «Победа!»
Тогда все казалось простым и понятным: он возвращался домой, в жизнь, которую прервала война. Она была первым испытание. Потом началось его восхождение. Пусть он служил зоотехником, пусть каждый день — одно и то же. Но это было дело, которое он любил. И вот — колхоз. С самого начала, со ста граммов хлеба, выданных им на трудодень, — его восхождение.
Выходит, в жизни его было лишь два дела: война и колхоз.
И вот начинается период — период унижения и горечи.
— А где ваши женщины?
— Наташа убежала на демонстрацию. У Игоря — наследство, некогда ему. А Егоровна дома, готовит завтрак.
— Я хочу поздравить ее с праздником.
— Егоровна!
— Иду! — Лицо Егоровны, потное, раскрасневшееся от плиты, при виде Долгачевой осветилось улыбкой. — Екатерина Алексеевна! Что же вы тут стоите? Идите в дом. Посмотрите, каких я пирогов напекла.
— Спасибо, Егоровна. Я тут Тихону Ивановичу все объяснила. Начинаем сеять ранние колосовые.
— Батюшки! — воскликнула Егоровна сокрушенно. — В какие-то годы зашли и то порог переступить боитесь. Отведали бы моих пирогов, потом бы и сказали: «Спасибо».
Егоровна обхватила Долгачеву своей оголенной до локтя рукой и притянула Екатерину Алексеевну к себе.
— Подымайтесь.
— Нет, спасибо.
— Ну, как знаете. — Она отпустила руку Долгачевой.
— Как-нибудь в другой раз, — сказала Екатерина Алексеевна. Но все же поднялась на крыльцо, обняла Егоровну. — Крепитесь. Смотрите за Тихоном Ивановичем.
— Да уж мы так крепимся… из последних сил. — Егоровна часто-часто заморгала, с трудом сдерживая слезы.
— Ну, я поехала, — Долгачева повернулась и пошла к калитке.
Она была все такой же собранной и шагала быстро, так, что Варгин едва успевал за ней.
Не дороге, не сворачивая с мостовой, стоял райкомовский «газик».
Славка, видимо, не рассчитывал, что Долгачева вернется так быстро. Развалившись на заднем сиденье, он читал районную газету. Увидев Екатерину Алексеевну, скомкал газету, отбросил ее на сиденье и открыл дверцу.
Долгачева подождала, пока подойдет Варгин, и, когда Тихон Иванович подошел, она быстро пожала его руку и, уже из машины, сказала:
— Не унывайте, Тихон Иванович! Сегодня звонил Батя. Просил меня навестить вас, поздравить с праздником. Справлялся о вашем здоровье.
— Передайте ему спасибо.
Скулы у Тихона Ивановича были сжаты до боли. Он боялся, что произнесет слова раскаяния — слова беспомощности своей и вины перед людьми.