Гужов изучающе посмотрел на своего собеседника.
Косульников ответ взгляд.
— Рад буду ответить на них, если смогу, — сказал он.
— Ну, вот и хорошо, — бодро согласился Гужов. — Нас интересует утечка металла из цехов. Мы располагаем данными, что в вашем отделе систематически завышаются требования на металл. И что ж выходит. Выходит, что цеха, как правило, не получают того количества металла, которое затребовано отделом по накладным.
Косульников не спешил с ответом. Он снова скосил глаза — тот, что в очках, приготовился записывать его ответ.
— Это, извините, допрос? — с вызовом спросил Косульников.
— Ну зачем же сразу так? — Гужов искренне развел руками. — Не надо нервничать. Мы к вам обратились за разъяснением, как к старому работнику отдела. А вы нас встречаете, что называется, в штыки.
— Я вам ничего сказать не могу, — овладев собой, как можно спокойнее сказал Косульников. — Есть начальник отдела, заместитель директора. С ними и разговаривайте.
— Придет время — поговорим и с ними. А теперь нам хочется знать ваше мнение.
— Я не хочу отвечать на ваши вопросы! Я протестую!
— Ваш протест вы можете адресовать прокурору, — сказал Гужов. — В том случае, если мы вас будем спрашивать не по существу дела. Но мы вас беспокоим именно по существу вашего дела.
«Дела?! У них уже заведено «дело?!»» — подумал Косульников.
Но следователь тут же поправился:
— По существу дела, которым вы занимаетесь.
Белобрысый снова начал что-то записывать. Он писал дешевой шариковой ручкой — таких ручек сейчас уже не делают. Когда-то, когда начинал Косульников, его люди работали в колхозах, делали шариковые ручки. Но у них ручки получались получше этой. А такие ручки ныне ни один киоск «Союзпечати» не берет для реализации.
— Значит, вы отказываетесь отвечать по существу вопросов?
— Мне такие факты, о которых говорите вы, неизвестны, — сказал Косульников.
— Неизвестны… — в задумчивости повторил следователь. — Ну, хорошо. Тогда мы поступим так: мы будем вам приводить факты. А вы их объясните. Согласны?
Косульников молчал.
— А факты такие. — Гужов достал листок, испещренный сверху донизу цифрами. Только за последние месяцы вами затребовано пятьдесят тонн проволоки, двадцать тонн меди листовой, тонна олова. А цехи получили лишь половину. Не подскажете: куда пошел остальной металл?
— Я ничего не знаю, — в растерянности сказал Косульников, и его слова, как ему показалось, прозвучали убедительно. Надо было хоть что-то сказать, но к разговору этому он не был готов. — Наверное, в стружку… — добавил он.
— Ничего подобного. В стружку пошло всего лишь пять процентов. Мы проверяли.
Косульников молчал.
— Значит, вы не хотите нам помочь? — следователь испытующе поглядел на Косульникова. Глаза у него были серые, незлые, и был такой миг, когда Аркадий подумал: «А он мужик ничего, только дотошный». — Хорошо, тогда мы вам поможем, — продолжал Гужов. — Этот металл какими-то путями вывозился в колхозы и использовался в системе так называемого «подсобного промысла», на изготовление кабельных наконечников. Так я говорю?
— Вы ошибаетесь: наш завод наконечники не выпускает.
— Завод не выпускает, а колхозы из вашего металла кабельные наконечники изготавливают.
— Вы меня не за того человека принимаете, — пытался оправдаться Косульников. — Моя роль тут маленькая. Я суммирую заявки цехов на металл. Эти заявки получают заводы-поставщики металла или главный склад. И они уже снабжают цехи.
— Очень хорошо. С вашего разрешения мы все так и запишем. — Гужов наклонился к напарнику и пошептался с ним. — Так и записали. Говорите, пожалуйста, дальше.
— Мне нечего говорить.
— Тогда прочтите свои показания и подпишите их. Все ли тут верно?
— Я ничего подписывать не стану! — вспылил Косульников.
— Гм… подумайте. Вы отказываетесь подписывать свои же показания? — следователь смотрел на лист бумаги, исписанный наполовину. — К сожалению, тут не место для пререканий. — Он вдруг встал. — Потрудитесь проводить нас к себе на квартиру. Там и продолжим разговор.
— Я на службе, — сказал Косульников. — Мне надо предупредить начальника отдела, что я отлучаюсь.
— Не беспокойтесь: он уже предупрежден.
Слова эти были сказаны так просто и все в них было так ясно, что они не оставляли никаких недомолвок. Сомнений не было: следователь все знал. Надо было встать и сказать с беспечностью в голосе: «Ну что ж — пойдемте».