Прасковья сначала очень испугалась. Но потом, видя заброшенность ребят, согласилась. Прасковья помнит, как она плакала в ту, первую ночь, щупая неровно зарубцевавшуюся рану Игната. Ей почему-то казалось, что и у ее Леши была такая же рана. Но Игнат вот выжил, а Леша — нет. Т она плакала. А Игнат лежал рядом, боясь дотронуться до нее. Думал, что она плачет из-за него, что он уж очень неуклюж и настойчив в этом мужицком деле.
Но недаром говорится, что, мол, поживут люди — слюбятся!
Через год затихла война, и в деревню возвернулись мужики. Их было так мало, что бабы уже по-иному смотрели на нее — не с состраданием, что она на троих детей пошла, а с тайной завистью, что хоть плохонький мужичишка Игнат, но муж у нее есть.
Игнат определился возчиком на ферму: подвезти коровам зеленую подкормку с лугов, пустые бидоны. Это теперь на ферме — и трактор, и самосвал. А в то время Игнатова лошаденка была незаменимым транспортом, и как чуть что — все его кличут: «Игнат, подвези!»
Но не это главное — главное, Игнат всегда был на глазах у Прасковьи. Утром он запрягал на конюшне лошадь. А конюшня была рядом с фермой. Бывало, супонь затянуть надо, а после ранения у него рука не подымалась. Так бабы бегом на помощь.
Прасковья смирилась со своей судьбой — смирилась много лет спустя, когда родила от Игната сына.
Сына своего, с молчаливого согласия мужа, она назвала Алешей, Алексеем…
19
Кто-то стукнул щеколдой в сенцах.
Прасковья не успела подняться, повесить обратно полотенце, которым вытирала слезы, как вошел Леша, сын, — легок на помине.
— Рано ты сегодня, Леш! — Прасковья прошла на кухню, чтобы сын не увидел ее заплаканных глаз. — Я замешкалась — еще в стойло не ходила.
— Я так, мама! Я чего-нибудь схвачу и поеду.
— Ты Тихона Ивановича домой повезешь?
— Да. — Леша снял куртку, бросил ее на лавку. — Я спешу, мам.
Справившись с волнением, Прасковья выглянула с кухни, чтобы посмотреть на сына. Что-то настораживало ее в нем, либо, что он избегал ее взгляда, либо вот эта его торопливость.
Леша не в нее обличьем пошел. Нельзя сказать, что Прасковья красавица. Но в девках она была видная: и статью, и ростом бог ее не обидел. Ребята, бывало, заглядывались на нее. Алексей же в Игната уродился: ни ростом, ни лицом он неприметен. У него не серые, как у Прасковьи, а какие-то бесцветные глаза, низкий лоб, будто он всегда нахмурен. К тому же он сутулится, отчего руки у него кажутся длинными. Но Прасковья души в нем не чаяла. Леша был единственный ее — ее кровинка!
Фросиных детей она всех воспитала, довела до дела. Все разъехались, разбежались кто куда. Устроены, и квартиры у них, и зарплата хорошая — душа о них не болит. А о Леше как подумает она, так сердце перестает колотиться.
Устроить Алексея, женить его было мечтой Прасковьи. Но об этой своей мечте она молчала.
— Я знаешь что забежал, мам? — Леша заглянул вслед за матерью на кухню.
— Чего?
— Хотел предупредить, что сегодня поздно приду.
— Всякий раз ты говоришь мне об этом. Я уже привыкла.
— Ты не обижайся, мам. Дела есть.
— Авось у тебя каждый день дела. А я думала, что хоть сегодня, ради праздника, пораньше объявишься. Небось отпустил бы Варгин. Думала, на огороде покопаешься.
Уж неделю, а то и больше, все соседи сажают картошку. А у Чернавиных пол-огорода еще не вскопано. Прасковья ругала всех, досталось от нее и Игнату: насажал по всему огороду яблонь. Если б их не было, можно б было огород вспахать. А теперь вот знай копайся между яблонями. Сам Игнат по причине своего увечья копать не может. А у нее, у Прасковьи, сил на огород не хватает. Утром, чуть свет, она бежит на ферму и пропадает там до самого обеда. Прибежит — надо мужиков накормить, в стойло сбегать, подоить Красавку, а там, гладишь, самой схватить что-нибудь надо. Не успела поесть — уд снова на ферму бежать.
Вся надежда была на него, на Лешу.
Но вот и он отломился, как отрезанный ломоть. «Некогда ему!» — подумала Прасковья.
— Хорошо, хоть сказался. Что ж, некогда так некогда. С этим ничего не поделаешь, — вздохнула она. — Родители теперь не во власти командовать детьми. Приходят, когда им надо.
Алексей помыл руки, даже нашел время — поласкался к матери.
— Мам, сделай мне яичницу.
— Что яичница для мужика? — удивилась Прасковья. — У меня щи есть. Сейчас разогрею.
— Не хочу.