— Он напал на меня.
Эли закатил глаза.
— Мальчишка в четвертом классе издевался своим запугиванием на детской площадке. Вспомни его, Эдем. Возможно, ты удивишься.
— Вспомнить его? — спросила я.
Но Эли уже не было. Я скрестила руки у себя на груди, оставшись одной в пустом пространстве обдумывая слова Эли.
Я поехала домой, разогнавшись на тридцать миль больше положенного ограничения, мои щеки были мокрыми от пролившихся слез. Это эмоционально истощает, побывав рядом с Эли, а затем уйти, и Эли ощущал это, подобно пересечению пространств. Также узнать, что мы не были в одной разрушающей команде. И еще, что, в конце концов, я не сражалась за Бога.
Мое дыхание перехватило. Я даже не ссорилась со своей семьей. Я никому не принадлежала.
Чем дольше я ехала, тем хуже себя ощущала. Было легче не воспринимать плохие новости, но когда Эли с такой безупречной праведностью преподнес, то страшная правда проникла в меня, как болезнь. К тому времени, когда я доехала до въезда, желчь начала подниматься к горлу.
Мотоцикл Бекса был припаркован у парадного крыльца дома, где все ждали меня. Он прибыл первым, чтобы оповестить, что я сделала. Я не была уверена, какой мне ожидать реакции, но это и не имело значения. Мои человеческие эмоции итак затмевают все остальное.
Папино выражение лица совпадало с маминым, и даже бабушка была обеспокоена.
— Эдем, — сказал папа, протягивая руку.
— Я знаю, что я – нейтралитет, — сказала я, с шипением втягивая воздух. — Можете перестать притворяться. Полагаю, это имеет смысл. Если я хранитель Баланса, тогда я должна им быть.
Руки отца опустились, а мама прикрыла ладонью рот.
— Это то, что сказал Эли?
Я посмотрела между ней и отцом.
— Она не знала?
Опять же, папа жестом позвал меня подойти к нему.
— Зайди, милая. Нам нужно поговорить.
Я последовала за ним в фойе, вниз, мимо холла в гостиную. Вся моя семья заняли свои места на двух больших бархатных секциях, окруженными дизайнерскими подушками и окнами, закрытых плотными шторами. Темное освещение сделало предстоящий разговор еще более зловещим. Я уселась посредине подушек. Мама села с одной стороны от меня, а Бекс с другой.
Бекс взял меня за руку, кажущийся немного опечаленным, как будто не спешил узнать правду, от которой защитит меня раз и навсегда.
— Почему ты меня не остановил? — спросила я. — Ты знал, что я была на складе. Если ты не хочешь знать правды, так почему позволил пойти туда?
— Сначала я подумал, что он не явится. Но поскольку он пришел… значит, хотел, чтобы ты знала правду и я доверяю Эли.
— Что это? Я доверяю Эли, — безразлично проговорила я.
Бекс показался глубоко раненым. В последнее время мы не ладим, и вплоть до сегодняшнего момента мы были лучшими друзьями, не смотря на то, что я младше.
— Ты нет?
— Да, но…
— Я и тебе доверяю тоже, — сказал Бекс, сжимая мне руку.
Папа остановился за пару минут до того, как прикрыть рот и нос обеими руками. Он вдохнул глоток воздуха, сквозь пальцы, а потом сел напротив лицом ко мне, рядом со своей сестрой и ее мужем. Одна бабушка сидела в синем бёрджере (прим. пер. bergère от франц. – глубокое кресло) в углу комнаты. Она взгромоздила свои локти на подлокотники, словно королева в своем замке.
Кессонные потолки возвышались на двадцати футах, а большая старинная люстра свисала на золотой металлической оправе по центру залы, пропуская тысячу цветов через свою хрустальную призму. На каждой стене были столетние, прекрасно сохранившиеся обои, отображающие отдельные цветочные панно, которое поддерживало восемнадцатое столетие французского мотива. И это было лишь в одной комнате, в которой бабушка отказалась что-либо менять, где были мы, собраны для очередной серьезной семейной дискуссии.
— Что сказал тебе Эли? — спросил папа.
Я пожала плечами, а он продолжал сидеть спиной, прислонившись к подушкам.
— Ты знаешь, что он сказал мне.
— Нет, — сказала мама. — Мы – нет.
— Он сказал мне, что это секрет, — сказала я.
— Арх юморит, — сказал Бекс. — Он знал, что я был там и прислушивался. Все хорошо, Эдем. Скажи им.
— Но, ты, — я посмотрела на своего папу, — знал уже правду. Он лишь сказал мне правду, что за несоблюдение Баланса – смерть. У меня мало союзников. Если я потерплю неудачу – будет война, которую как я поняла, хотят обе стороны. Апокалипсис – заключительная ставка на душу. В принципе, я не так сильна, как думала, и это не совсем хорошо.
Не медля и замявшись, глаза мамы расширились. Она посмотрела на папу, затем ее грудь прогнулась, пока она пыталась удержать свое опустошение внутри себя.
— Ты обещал.
Папа протянул руку.
— Это не всегда то, чем кажется, милая. Ты знаешь это.
Еще раз, взглянув на папу, мама притянула меня к себе ближе, используя свободную руку и прижимая мою голову к ее щеке. Все ее тело было напряжено, как будто она готовится к наихудшей боли, которую может себе представить. Слеза скатилась по щеке, но она не была моей.
— Джаред, — сказала она, — ты сдержишь свое обещание. Ты защитишь нашего ребенка. Она не просила этого.
— Нина, — начал папа.
— Она моя дочь. Я не позволю забрать ее у меня из-за какой-то дурацкой космической игры. Ты понимаешь меня? Я не позволю. — Она вдавила свои пальцы в мое тело и глубоко вдыхала воздух.
Заговорил Бекс:
— Никто из нас не позволит, Нина. Мы пообещали сохранить ее в безопасности.
Папа встал и опустился на колени перед мамой и мной, прикоснувшись одной рукой к ее щеке, а другой к колену.
— Мы выясним это. Мы и прежде разбивали судьбу.
— Мам, я не боюсь.
Она плотно стиснула свои зубы, словно испытывает худшую пытку в своей жизни, ту, что только мать способна испытывать, и которую никто кроме нее не увидит. Удерживая все это в себе, она отказывалась выместить и высвободить все наружу.
Выражение ее лица укрепилось, и она выдавила улыбку.
— Ты не обязана. Я может быть и человек, но не позволю ничему случиться с тобой.
Я кивнула в ответ без спора. Она достаточно переносит боли внутри себя.
— Что еще он сказал? — спросил папа.
— Что я, похожа на маму, — сказала я, вытирая ее мокрые от слез щеки. Она улыбнулась. — И что плакать – это нормально.
Ее нижняя губа задрожала, но все же, она сдержалась.
— И? — продолжил папа. — Что еще?
— Что Леви решил быть мне союзником. Черт возьми, но ведь Библия предсказывает, что Леви станет причиной моей смерти, и это не значит, что он убьет меня.
Все лицо папы исказилось.
— Кто? — спросил Райан.
— Леви, — ответил Бекс.
Райан посмотрел на жену.
— Кто такой Леви?
Клэр то открывала, то закрывала свой рот. Она не испугалась. Наоборот, это ее позабавило.
— Леви?
— Левиафан, — пробурлил папа.
Клэр кивнула.
— Теперь ясно, откуда демон – сокрытель. Возможно так, он пытался скрыть свой запах.
В подтверждение слов, Бекс кивнул.
— Я все еще слежу за ним. У него свои интересы, но не думаю, что они связаны с намерением ее убийства.
— Когда узнаешь, скажи мне, — съязвила я. — Мне интересно знать, что повлияет на измену его верности, даже если это правда.
— Эли знает сердце Леви, — сказал Бекс. — Если он так сказал, то это правда.
Задумавшись, папа прикоснулся пальцем к своим губам.
— Провал – значит смерть. Эли говорил об этом подробнее?
— Он сказал, что я не подведу.
— Черт возьми, конечно, нет. Ты – Райел. — Сказала Клэр с обнадеживающей улыбкой.
Мама расслабилась.
Наконец-то из-за угла заговорила бабушка.
— Наконец, немного хороших новостей.
Она откинула назад свои волосы и собрала их во французский пучок, таким образом, она попыталась скрыть свою озабоченность.
— Расскажи им о нейтралитете, — сказал Бекс.
Воздух в комнате изменился, бушуя в беспокойстве. Все заерзали на своих местах, ожидая, но не того о чем я скажу, а то, что кишело стаей вокруг дома – все чувствовали присутствие Других, кроме мамы, и их было больше, чем обычно.