Я кивнул.
— Тогда почему?
Было видно, как старательно Хэннифорд избегает встречаться взглядом с глазами запечатленной на цветной карточке Венди. Когда же это все-таки случилось, он болезненно сморщился.
— Вы многого от меня ждете, — произнес я негромко. — Я не психолог и не психиатр, я всего лишь бывший полицейский.
— Мне это известно, — напомнил он.
— Поэтому я могу только строить гипотезы. Поделюсь ими с вами, если вы настаиваете. Внутреннее чутье подсказывает мне, что во всех этих мужчинах Венди подсознательно видела своего отца, которого ей так недоставало всю жизнь. Ей хотелось почувствовать себя дочкой, а тем, как вы сами понимаете, надо было получить свое. Впрочем, Венди не огорчалась, ведь таков же был и ее обожаемый отец: человек, который случайно переспал с мамой, сделал ей ребенка, а затем отправился в Корею, где и сгинул без следа.
Между Блором и ее «одноразовыми» партнерами существовало еще одно важное сходство — у него тоже имелась семья; и это также было в правилах игры, заставляя выбирать женатых мужчин, в каждом из которых ей чудился незабвенный папочка.
Однако Венди на собственном горьком опыте убедилась, что более устойчивая связь влечет за собой нежелательные последствия. «Папочка» может увлечься ею, и тогда его жена — а в ее представлении — «мамочка», захочет свести счеты с жизнью, а самой Венди придется бежать и скрываться. Отсюда следовало, что всего безопаснее сводить все отношения к деньгам. Тогда и новый знакомый не успеет к ней прикипеть, и «мамочка» не предпримет смертельный шаг, и дочке Венди не придется никуда бежать.
И хотя я, как уже сказал, не психиатр, но если бы я узнал ее так хорошо еще при жизни, мог бы от всей души кое-что посоветовать. У вас есть что-нибудь выпить?
— Простите? — опешил Хэннифорд.
— Есть у вас тут что-нибудь крепкое? Коньяк, виски, ром?
— Ах, это!.. Понятия не имею. По-моему, была какая-то бутылка, но что там — не знаю.
Поразительно! Как можно не знать, есть ли у тебя выпивка?
— Ну так поищите свою бутылку. Разберемся на месте. Что вы застыли? Валяйте ищите.
На его выразительном лице ясно читалось недоумение: да кто я такой, черт побери, чтобы командовать в его собственном кабинете? Потом он, видимо, решил, что при данных обстоятельствах это несущественно, поднялся из-за стола, порылся в застекленном шкафчике и выудил на свет Божий четырехгранную бутыль.
— Виски! — торжественно возвестил он.
— Пойдет.
— Только, боюсь, мне нечем его разбавить.
— Сойдет и неразбавленное, дайте только бутылку и стакан. Если и стакана нет, обойдусь без него.
Стакан он принес из приемной секретаря и с неподдельным интересом, который даже не пытался скрыть, принялся наблюдать, как я наполнил его почти доверху. Отпив большую часть, я поставил стакан на стол, но тут же снова подхватил, опасаясь испачкать отполированную поверхность. Чуткий Хэннифорд тут же достал из ящика листок бумаги, и я использовал его в качестве подставки.
— Послушайте, Скаддер…
— Да?
— Как вы думаете, мог бы профессиональный психиатр помочь ей разобраться в себе?
— Не знаю. Может быть, она даже обращалась к врачу. В квартире мне не удалось обнаружить ничего, что бы об этом говорило, но такое вполне возможно. Меня не покидает ощущение, что она всеми силами пыталась помочь самой себе.
— Тем, что вела подобный образ жизни?
— В каком-то смысле, да. Какой бы развратной ни казалась со стороны ее жизнь, но она была сбалансированной. Чтобы сделать ее еще стабильней, она и пригласила к себе подругу по учебе, а потом — и Вэндерпола. Да и квартирку превратила в уютное гнездышко, обставив ее тщательно подобранной мебелью. Ей хотелось чувствовать себя комфортно в своем доме. Что же касается мужчин, то она понимала, что ей необходимо пройти через этот этап, чтобы навсегда избавиться от мыслей об отце. В какой-то мере она была уверена, что это вот-вот произойдет и ей не понадобится больше искать в них утешение.
Я отхлебнул из стакана. Виски, на мой искушенный вкус, было слегка сладковатым и не очень крепким, но выбирать не приходилось. Сделав еще один глоток, я продолжил:
— Так уж получилось, что о Ричи Вэндерполе я разузнал гораздо больше, чем о Венди. Один тип, которого я о нем расспрашивал, вскользь заметил, что дети священников всегда немного чокнутые. Не знаю, насколько верна эта мысль, но в чем-то готов согласиться: нередко им приходится нелегко. Так случилось и с Ричардом. Его отец — типичный священнослужитель: холодный, подтянутый, суровый. Думаю, он не был в состоянии окружить мальчика теплом и доброжелательностью, в которых тот так нуждался.