— То есть как это «утопить»? Убить?
— Прикончить гаденыша, залить цементом и бросить с моста в Гудзон.
— Ты бы никогда такого не сделал!
— Не знаю. Может, и сделал бы. Понимаешь, он убил несчастную девушку и остался безнаказанным! Кто мог бы гарантировать, что он снова не решится на преступление? Только представь, через какие муки мы прошли, — знать, что он убийца, и отпустить его восвояси! Я уж стал понемногу склоняться к предложению друга, но тут меня посетила другая мысль.
— Какая?
— В отделе по борьбе с наркотиками у меня был давний приятель. Я повидался с ним, сказал, что мне срочно требуется большое количество зелья, и уверил, что верну все до последней сотой грамма. За квартирой Раддла мы с напарником установили слежку. Когда однажды он куда-то отправился вместе с женой, я проник внутрь и буквально начинил квартиру наркотиками. Куда я только их не засунул — и за держатель для полотенец, и в бачок в туалете, и в карманы банных халатов, и в дорожные сумки в стенном шкафу.
Потом снова пришел к тому своему приятелю и натравил его на жилище Раддлов. Обыск прошел по всем правилам, с ордером и понятыми. Наркотики были обнаружены, Раддл арестован.
Состоялся суд. Раддл отпирался, твердил, что не имеет представления, каким образом к нему попал героин, да еще в таком количестве, но на присяжных его протесты не оказали никакого воздействия.
После суда я навестил его в камере. «Знаешь, Раддл, — сказал я ему, — жаль, что ты не настоял, чтобы тебя проверили на детекторе лжи. Так как эта аппаратура никогда не ошибается, присяжные тебе бы точно поверили, что ты ничего не знал о спрятанных у тебя наркотиках». Его наглая физиономия вытянулась: он понял, что произошло. Но на сей раз мы поменялись местами, — теперь уже он ничего не мог сделать.
За хранение наркотиков с целью дальнейшей продажи ему влепили десятку. На четвертом году заключения он прогневил какого-то авторитета и был задушен во сне.
— О Господи! — снова выдохнула Трина.
— Вот и возникает вопрос: имели ли мы право прищучить его таким образом? Перед нами стояла дилемма: либо поступить так, как мы поступили, либо действительно утопить в Гудзоне. Не могли же мы допустить, чтобы он и дальше разгуливал на свободе и продолжал безнаказанно убивать! Мы выступили в роли суда присяжных. И сейчас я спрашиваю себя: где лежит та черта, через которую уже нельзя переступить?
Немного позже Трина объявила, что пора ложиться спать.
— Да, конечно, что-то я разговорился. Пойду-ка я домой.
— Может, хочешь остаться?..
…Нам было очень хорошо; на какое-то время отступили все проблемы, остались только Трина и я — на всем белом свете.
Трина сказала, что утром с удовольствием приготовит для меня кофе и вкусный завтрак.
— Спасибо.
— Мэт, — сонно проговорила Трина через несколько минут. — Хочу спросить тебя об этой истории. Ну, с Раддлом. Можно?
— Угу.
— Почему ты о ней вспомнил?
Причина, конечно, была, но я не стал ничего объяснять. Так же, как и Кэйлу Хэннифорду. Потому что мне еще предстояло кое-что предпринять.
— Оба дела имеют много общего. Изнасилование и убитые девушки, место преступления — тот же Виллидж…
В ответ она что-то невнятно пробормотала. Убедившись, что она крепко заснула, я потихоньку выбрался из кровати и, стараясь не производить шума, оделся. Через десять минут я уже был в своем номере. И едва коснулся головой подушки, немедленно погрузился в глубокий сон.
Глава пятнадцатая
Служба была в самом разгаре. Чтобы не привлекать к себе внимания, я тихо скользнул на заднюю скамью, взял с подставки книгу в черной обложке и нашел нужное место.
Сегодня он показался мне намного выше, чем в прошлую встречу, — может быть, потому, что стоял на кафедре. Властным, громким голосом он читал из Библии:
— «И изрек Бог все слова сии, говоря: Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства.
Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим.
Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли.
Не поклоняйся им и не служи им; ибо Я Господъ, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои».
Во внутреннем помещении церкви, способном вместить человек триста, не меньше, находилось около восьмидесяти прихожан. Большинство — моего возраста или чуть постарше, и лишь некоторые пришли с детьми. Так или иначе, все присутствующие внимали суровому голосу священника с должным благоговением.