— И как он это объяснил?
— Путался в показаниях. Сначала говорил, что это подарок на память. Потом, что они проводили вместе какой-то ритуал, для которого надо было крестик снять…
— Ритуал?
— Парень увлекался черной магией, — скривила губы Мэгги. — Еще и это… Точно мы не знаем, ведь суда так и не было; но многие у нас были убеждены, что это ритуальное убийство. Ходили даже самые ужасные слухи о том, что он мог сделать с телом — хотя, надеюсь, это все-таки неправда! У них вся семейка была такая — не зря соседи старались держаться от них подальше. Мать, Мэри, на редкость неприятная женщина. Ее боялись. У нас поговаривали, что она ведьма и что ведьмами были ее мать и бабка. Конечно, здесь, в большом городе, это звучит смешно, но знаете, я так думаю, дыма без огня не бывает. Старший сын — просто дегенерат, ни одна пакость в округе без него не обходилась. Этот Гарет, младший — на вид вроде самый приличный, хорошо учился, собирался в колледж поступать; но, знаете, было в нем что-то омерзительное. Меня всегда передергивало при взгляде на его слащавую физиономию. Такие лица у извращенцев бывают. Не понимаю, как Бет могла этого не замечать?
— Значит, он так и не признался? Скажите, а где он сейчас?
— В аду, — отрезала Мэгги. — После допроса пришел домой и повесился. Не знаю уж, совесть в нем заговорила или страх перед судом. Но, надеюсь, он достаточно помучился перед смертью!
Андреа обменялась с Мерлом разочарованными взглядами. Похоже, ниточка оборвалась.
— Для нас всех это стало страшным ударом, — продолжала Мэгги. — Папа после этого так и не оправился. Крепился, конечно, но прежним уже не стал. Она ведь была его любимицей. А ферма… знаете, никаких призраков мы не видели, ничего такого, но просто невозможно стало там находиться. Все вокруг напоминало о Бет. Ее книги, ее безделушки, любимые уголки, челеста, за которую она никогда больше не сядет… И папа бродит по дому, как тень. Шон там просто не появлялся. Я приезжала только на каникулы — и то старалась поскорее вернуться в Атланту, слишком уж было тяжело. Дом у нас раньше был светлый, уютный, даже после смерти мамы, а теперь… как будто какая-то гниль проела там все. Мы его продали почти с облегчением: там не осталось ничего, что можно было любить. Извините, что я так говорю, — спохватилась она.
— Да нет, ничего, — пробормотала Андреа.
Немного помолчали.
— Скажите, — начала Андреа, — а ваш отец… Вы говорите, вы учились и приезжали только на каникулы, а он жил на ферме постоянно. Возможно, он может знать что-нибудь, что нам поможет?
Снова нахмурившись, Мэгги покачала головой.
— Папа очень болен, — отрезала она. — Не думаю, что он сейчас сможет с вами встретиться.
— Но…
— На самом деле папа умирает, — Мэгги подняла на собеседницу прямой, тяжелый взгляд. — Он постоянно под действием лекарств и… ну, словом, уже плохо понимает, что происходит вокруг. Извините, боюсь, больше мы ничем не сможем вам помочь.
Но тут вдруг подал голос Гленн.
— Мэгги, — заговорил он почти извиняющимся тоном, по-прежнему сжимая ее руку, — прости, но, по-моему, здесь ты совсем не права. Если в доме твоего отца творится какая-то чертовщина, он должен знать, что происходит. Имеет право знать.
— Но ты же знаешь, в каком он состоянии!
— Хершел под обезболивающими, да, но не сумасшедший и не слабоумный. И ты сама знаешь, как он всю жизнь относился к своему дому… и как относится к Бет. Мэгги, — он нежно погладил ее живот, — я представляю себя на его месте. Представь… прости, понимаю, жутко даже говорить такие вещи, но представь, что с нашим сыном или дочерью что-то случится, и дух его будет бродить по земле, не в силах обрести покой?
— Вот именно! — сердито глядя на мужа, ответила Мэгги. — Как ты не понимаешь? Об этом я и говорю! Папа уже пережил страшное горе, теперь умирает — зачем на пороге смерти наносить ему еще один удар? Тем более, что мы ничего не знаем точно! И, скорее всего, это не Бет!
— Я думаю о том, что сказал бы сам Хершел, — задумчиво ответил Гленн. — Он человек прямой и бесстрашный. Правды не боялся никогда. И, мне кажется, страшно разозлился бы, если бы узнал, что мы такое от него скрываем. «Может, я и на пороге смерти, — сказал бы он, — но еще не умер!» Он имеет право узнать — и сам решить, что с этим делать.
— Ладно, — сказала Мэгги после короткого молчания. — Наверное, ты прав. Уговорил. Я позвоню папе, и, если он сейчас не спит… Но все-таки я убеждена, что это не Бет. Ваш призрак темный, пугающий, а наша Бет была ангел! Серьезно. В ней не было никакой тьмы.
***
— Так, — сказал мистер Блейк. — И что здесь происходит?
София жалась к нему. Он нависал над ней, как башня, чтобы посмотреть ему в лицо, Софии приходилось задирать голову.
Она мельком отметила, что вид у мистера Блейка какой-то странный. Он растрепанный — такого никогда раньше не бывало, очень бледный и потирает лоб, словно у него сильно болит голова. Может, заболел? Но, по понятным причинам, Софию сейчас не слишком волновало его самочувствие.
— Да вот, с дочкой покататься хотел. А она чего-то испугалась, глупая! Прямо под колеса кинулась — слава Богу, вы успели затормозить! — отвечал Эд, расплывшись в улыбке, самым любезным и добродушным тоном, какой был ему доступен.
София поняла, что дело худо. Взрослые обычно не верят детям. Веселый улыбающийся папа и вопящая девчонка, перепачканная в пыли, с дырой на коленке — кто из них больше заслуживает доверия?
— Неправда! — пронзительно закричала она; ярость и отчаяние придали ей смелости. — Он плохой! Мама его прогнала и обещала, что он никогда больше нас не тронет, а он пришел потихоньку и хотел меня украсть! — она хотела сказать «убить», но в последний миг сообразила, что в такое мистер Блейк уж точно не поверит. — Пожалуйста, пожалуйста, спасите меня, не отдавайте ему!
Тяжелая рука легла ей на плечо.
— Не бойся, девочка, — ласково сказал мистер Блейк, и у нее отлегло от сердца. — Никто никуда тебя насильно не увезет, — и повернулся к Эду. — Так я слушаю.
Тот почесал в затылке и скорчил добродушно-виноватую физиономию — этакий честный простачок. София знала, что такое лицо папа делает, когда хочет кого-то обмануть. Например, убедить полицейского на дороге, что выпил совсем чуть-чуть.
— С женой мы и правда вчера повздорили, было дело, — начал он. — Ну, вы же сами человек семейный, знаете, как оно с бабами… э-э… с женщинами бывает: ты ей слово, она тебе десять. Иной раз так достает своим нудежом и пилежкой, что не выдержишь, да и сорвешься! С кем такого не случалось?
Мистер Блейк вдруг сильно сжал ее плечо, и София удивленно подняла голову. Но он слушал папу со спокойным, даже скучающим лицом.
— Да, — сказал он, — я что-то слышал о вашем вчерашнем… недоразумении.
— Ну вот. Как поругались, так бы и помирились, верно? Но Кэрол вдруг вожжа под хвост попала. Ладно, не хочет со мной больше жить — не надо, не на цепи же мне ее держать, в самом деле; но куда это годится — у отца отбирать дочь? Где такое видано? Я ж ей отец, у меня же тоже есть права человека!
И снова мистер Блейк как-то странно дернулся, и пальцы его больно сжали ее плечо. София вздернула голову. Он слушал папу молча, с бесстрастным лицом, даже кивнул один раз. Неужели верит?
— Так я и думал, что мы с вами друг друга поймем! — осклабившись уже во весь рот, продолжал Эд. — В такие времена, как сейчас, белые мужчины должны держаться вместе, верно?
— Верно, — каким-то деревянным голосом ответил мистер Блейк, и София поняла, что для нее все кончено.