Но в следующий миг… она не поняла, что произошло: какая-то сила отбросила ее в сторону, на дорогу, в пыль, и София покатилась по земле. А в следующую секунду раздался папин удивленный возглас, и сразу за ним металлический лязг и страшный, пронзительный, какой-то звериный крик. Крик, в котором звучала непереносимая боль и смертный ужас. Невозможно было даже предположить, что так кричит человек.
Когда София наконец смогла привстать и посмотреть, что происходит, то не поверила своим глазам.
Такого не могло быть. Просто не могло быть. Должно быть, она заснула на солнцепеке и провалилась в кошмарный сон.
Кричал папа.
Он распластался лицом вверх на капоте автомобиля. Дергал ногами, беспорядочно махал руками, словно сломанная заводная кукла. И кричал, кричал. Кровь текла у него из разных мест: из груди, из живота, из плеча, из щеки, била алым фонтаном и вытекала темными струйками, окрашивая капот.
А над папой со страшным, перекошенным лицом навис мистер Блейк. Одной рукой он держал папу за куртку, а другой бил его ножом, снова и снова — и каждый раз, когда опускался нож, раздавалось какое-то хлюпанье, и папа снова заходился в крике.
Папа кричал, а мистер Блейк не издавал ни звука, и это полное молчание почему-то было всего страшнее.
София словно приросла к земле. Не могла шевельнуться, крикнуть, не могла даже закрыть глаза. Превращение папы, который только что улыбался и хитрил, в вопящий, извивающийся, залитый кровью кусок мяса наполнило ее невыразимым ужасом. Так вот что такое смерть! Да, она мечтала, чтобы папа умер и оставил их с мамой в покое, но не так!..
Наконец папа захлебнулся криком, дернулся всем телом и затих.
Мистер Блейк столкнул его наземь. Недовольно покачал головой при виде потеков крови на серебристом капоте. Повернулся и неторопливо двинулся к Софии. В опущенной руке его ярко блестел нож; с ножа падали в пыль капли папиной крови. Лицо было белое, как мел, и все в мелких красных капельках.
София не могла двинуться с места. Мистер Блейк был уже совсем рядом, а она только стояла и таращилась на него во все глаза.
Он наклонился и погладил ее по щеке мокрой, липкой рукой.
— Вот и все, — сказал он. — Нечего бояться. Больше он тебя не тронет.
И улыбнулся, тепло и ласково — так, как мог бы улыбаться своей дочери настоящий, хороший папа.
София повернулась и бросилась бежать.
========== Глава 13 ==========
Дэрил сам не знал, что надеется найти на кладбище. Увидеть на каком-нибудь из надгробий портрет девушки с золотыми волосами? Но на многих могилах не было портретов — лишь простые каменные кресты с именами и датами; а там, где фотографии были, качество их едва ли позволяло кого-то по ним узнать.
Рассказ Мерла произвел на него сильное впечатление, и теперь, бродя между могил, он пытался представить себе, каково это — потерять всю семью. Но Дэрилу не с чем было сравнивать. Смерть матери случилась слишком давно — и оставила по себе не горе, а мутную смесь жалости, облегчения и чувства вины. Смерть отца они с Мерлом от души отпраздновали. А если умрет Мерл… нет, такое даже вообразить не получалось. Куда он денется? Мерл — он же, сука, бессмертный!
Серыми выцветшими рядами проходили перед Дэрилом фермеры и их жены. Почерневшие на солнце мужчины, погрузневшие или высохшие, измученные родами женщины. Люди, щедро поливавшие потом и слезами эту землю, от которой их потомки избавились, словно от мусора.
«Аннет Грин, 1953-2010. Любящая жена и добрая мать», — гласила надпись на последнем в длинном ряду надгробий. Более новых могил не было. Должно быть, это и была жена того старика-вдовца, прежнего хозяина фермы.
Он наклонился, вглядываясь в фотографию. Эта, пожалуй, вышла лучше остальных; видно, что женщина в молодости была недурна собой, что глаза у нее большие и выразительные, а на губах играет едва заметная улыбка — словно Аннет посмеивается над скорбной торжественностью кладбищенской обстановки. Быть может, подумалось вдруг Дэрилу, с таким же выражением бродит по дому невидимый призрак. Вы, мол, все думали, что я тихо лежу в могиле? А я вот она!
Странная мысль. И странное чувство при взгляде на этот снимок. Аннет Грин он точно никогда раньше не видел, не припоминал даже никого похожего на нее — и все же…
Порыв ветра подхватил клок сухой травы, встрепал волосы Дэрила, заставил его поежиться. Как-то резко потемнело, словно солнце зашло за тучу. Но ведь еще минуту назад небо, от края до края, было безоблачным и ясным!
Очень, очень медленно и осторожно — так на охотничьей тропе, страшась спугнуть оленя, беззвучно поднимаешь арбалет — Дэрил повернул голову.
И увидел ее.
Она стояла от него в двух шагах, опустив голову, сжимая в тонких руках букетик белых роз чероки. В легком летнем платье, развевающемся на холодном ветру. И сама тоненькая, легкая, словно полупрозрачная. Золотистые волосы собраны сзади в небрежный пучок. Весь облик ее — поникшая голова, склоненная тонкая шея, цветы, означающие страдание и утрату — все говорило о таком глубоком и неподдельном горе, что все предостережения Мерла вылетели у Дэрила из головы.
«Там, в могиле — ее мать», — вдруг понял он.
Девушка наклонилась и положила цветы на могилу Аннет. Дрогнули стебли, затрепетали белые лепестки — и цветы растворились, ушли в землю, словно жадная смерть всосала их без остатка.
— Кто ты? — тихо спросил Дэрил. — Отчего…
Он хотел спросить: «Отчего ты умерла?» — но подумал, что это прозвучит слишком грубо, жестоко, и поправился:
— Что с тобой случилось?
Откинув с лица выбившуюся золотистую прядь, девушка повернулась к нему.
Зря он боялся. Не было в ее лице ничего страшного или отвратительного, ничего нечеловеческого. Она была… наверное, это и называется «прекрасна». Не пустой, глянцево блестящей красотой фотомодели с тоннами штукатурки на застывшем лице — легкой и изменчивой прелестью самой жизни. Не верилось, что эта девушка мертва. Жизнь трепетала в ее непокорных волосах, в каждой черточке выразительного лица. В губах, в любой миг готовых изогнуться в улыбке. В глубоких, переменчивых, как море, глазах.
— А ты хороший человек, Дэрил Диксон! — сказала она, и голос ее прозвенел в кладбищенской тишине, словно пение челесты. — Я не ожидала.
Дэрил поперхнулся, потеряв все слова, на миг даже забыв, что разговаривает с призраком. Это он-то хороший?!
— Можно тебя спросить? — продолжала девушка.
— М-м… спрашивай, — выдавил Дэрил. Разговор становился все более странным; разве не он должен ее допрашивать?
Девушка шагнула к нему — и Дэрила обдало холодом.
Протянув руку, она коснулась его груди. Провела пальцем по грубой джинсовой рубахе под расстегнутой жилеткой. Прикосновение ее обожгло Дэрила даже сквозь ткань, словно к коже приложили лед, но он подавил в себе желание отпрянуть.
— Откуда у тебя эти шрамы?
Маленькая рука заскользила по его груди. Нежные пальчики вслепую, сквозь рубашку, обводили линии старых шрамов — и грубая, уродливо стянувшаяся кожа в этих местах вспыхивала острой болью, а затем немела.
Никогда и никому Дэрил не рассказывал, кто оставил на нем эти шрамы. Кроме Мерла, но Мерл и так знал. Ни одному живому человеку… но почему бы не признаться мертвой?
— Это от отца, — с трудом выговорил он наконец, опустив голову. — Подарочек на память.
Девушка изумленно и испуганно округлила огромные глаза.
— Какой ужас! За что он тебя так?
— А хрен его знает, — скривил губы Дэрил. — Воспитывал так. Нормальным хотел сделать.
— Что значит «нормальным»? — нахмурилась девушка. — Разве ты ненормальный?
— Ну…
Дэрил тяжело сглотнул. Горькие детские воспоминания ворочались внутри, поднимались наружу, словно вонь из зараженного колодца.
Маленькая ледяная рука легла ему на грудь, напротив сердца — и боль в груди растаяла, сменившись легкостью и почти приятным онемением.