«Как будто какая-то гниль проела его сверху донизу», — вспомнились ей слова Мэгги.
Гниль проела ее дом — и ее брак. За благополучным на вид фасадом — ложь, недомолвки, непонимание, молчаливое недоверие. Думала наконец стать на твердую почву, а вместо этого провалилась в какое-то мутное болото. И по горло в нем увязла.
И все же, быть может, уже из одного упрямства, она продолжала идти вперед. Туда, где, скорее всего, можно найти Филипа. Туда, куда ей меньше всего на свете хотелось заходить. В «комнату Пенни».
И здесь тяжелая дверь, обычно запертая, была приглашающе приоткрыта. Андреа осторожно заглянула в подвал. Пусто. В луче света, падающего из коридора, порхали пылинки; куклы и плюшевые звери смотрели с полок стеклянными глазами, и помещение, при всей своей жутковатости, выглядело сейчас спокойным и обыденным. Нежилым. Словно та незримая сила, что обитала прежде в этой комнате, решила, что здесь больше нечего делать, и ушла. Как будто выполнила свою задачу.
Подойдя к столу, Андреа зажгла керосиновую лампу: неприятно было находиться здесь в темноте. Мягкий теплый свет упал на фотографию девочки на качелях, на детскую кроватку с пологом, на аккуратно сложенную магнитную азбуку.
Андреа устало опустилась на кровать, невидящим взором глядя на девочку с развевающимися волосами — маленькую девочку, что бесстрашно взмыла в небеса, не зная, что летит навстречу смерти.
— Я, кажется, просил тебя не заходить сюда, — послышалось за спиной.
Андреа обернулась. По дороге на ферму она придумала с десяток вариантов, как начать этот разговор и как продолжить, но сейчас сказала совсем не то, что собиралась.
— А мне кажется, Филип, — резко ответила она, — что тебе пора уже многое мне объяснить! Про эту комнату — и не только!
После секундной паузы он медленно кивнул:
— Ты права. Наверное, действительно пора.
Филип подошел к ней, сел на другой конец детской кроватки. Он был в обычной домашней одежде, с аккуратно зачесанными влажными волосами: видимо, недавно принимал душ. Однако вид у него был измученный, даже больной; Андреа подумала, что его, должно быть, опять донимает мигрень, и инстинктивно потянулась к нему, но остановила себя.
— Я должен был все рассказать тебе гораздо раньше, — сказал он. — Прости. Не мог решиться. Но, может быть, и сейчас еще не поздно?
Голос его звучал по-обычному бесстрастно, но во взгляде читалось неподдельное страдание, почти мольба. Никаких обещаний Андреа давать не хотела, но ответила уже намного более мягким тоном:
— Я тебя слушаю.
Он долго молчал, опустив голову и глядя на свои руки. Должно быть, собирался с духом. Андреа терпеливо ждала. Быть может, думала она, разговор начистоту все-таки способен исправить если не все, то многое? Так или иначе, но, поговорив откровенно, оба они сбросят с себя груз недомолвок, взаимных обид и молчаливых обвинений, и смогут двигаться дальше…
Наконец Филип заговорил.
— Я не хотел их убивать, — сказал он.
========== Глава 17 ==========
— София! — закричала Кэрол.
В нескольких десятках ярдов от них брела вдоль забора знакомая маленькая фигурка. Растрепанная, в порванном сарафане, она подволакивала ногу и, кажется, плакала, утирая глаза кулачком.
Кэрол хотела бежать к дочери, но Дэрил вдруг схватил ее за руку:
— Стой!
— Что такое? Это же она! София! — снова крикнула она.
— Не спеши, — тихим, напряженным голосом ответил Дэрил. — Что-то не так.
Он замер, вглядываясь, пытаясь понять, что насторожило его в этой картине. Девочка двигалась странно: рваными, неестественными движениями, словно сломанная механическая кукла. И в самих очертаниях ее фигуры, и в высокой, увитой плющом железной ограде у нее за спиной тоже что-то было совсем не так, как должно быть.
— Не понимаю, — проговорила Кэрол. — Что ты…
В этот миг перед девочкой выросла высокая темная фигура.
— Мама! — раздался отчаянный детский крик. Высокий мужчина, лицо которого оставалось в тени, схватил девочку и занес над ней нож.
Не помня себя, Кэрол с криком рванулась к дочери, но Дэрил обхватил ее руками, удерживая на месте. Кэрол изо всех сил рвалась из его железной хватки. Не удержавшись на ногах, оба они упали на колени.
— Не смотри! — крикнул Дэрил, пытаясь повернуть ее лицом к себе.
Убийца — темный силуэт на фоне забора — снова и снова бил девочку ножом. Кэрол вопила, рвалась из рук Дэрила, пыталась лягать его и даже кусать, но он не разжимал рук. Наконец она обессилела и скорчилась в его объятиях, содрогаясь от рыданий.
Через несколько секунд Дэрил над ней хмыкнул.
— Так и знал, — произнес он. — Посмотри теперь!
Содрогаясь от ужаса, Кэрол открыла глаза, но того, что ожидала — израненного тела дочери — не увидела. Бесследно исчез и убийца. Трава под забором не была ни примята, ни залита кровью. И сам забор теперь выглядел иначе. В глаза ей бросилось то, что несколько минут назад почему-то начисто исчезло из виду: два соседних погнутых штыря, торчащих из забора, словно копья, острыми концами внутрь.
Вдвоем они подошли к забору.
— Это Эд должен был починить еще на прошлой неделе, — растерянно проговорила Кэрол. — Так и не починил…
Дэрил потрогал острые концы штырей.
— Побежала бы сюда — как раз на них бы с размаху грудью и напоролась!
Кэрол задрожала, словно от холода, и обхватила себя руками.
— Боже мой! Но все было так реально…
— Теперь ты знаешь, на что она способна, — тихо сказал Дэрил. — Пошли дальше.
***
— …С Сандрой у нас все было очень плохо, и уже давно. Скорее всего, нам просто не следовало жениться. Видишь ли, она забеременела. Я всегда хотел иметь семью и детей, но откладывал это на будущее, а тут решил: раз уж так сложилось, почему бы и нет? Показалось, что это будет правильно: стать для своего ребенка настоящим отцом.
Я никогда об этом не жалел — из-за Пенни. Но с Сандрой мы были совсем чужими друг другу людьми, и скоро это стало очевидно.
Нет, измен не было. По крайней мере, с моей стороны, но с ее, думаю, тоже. Я бы заметил. Просто, что называется, не сошлись характерами. Ее все во мне раздражало. Я не мог понять, чего ей не хватает: в конце концов, простая секретарша — а я дал ей спокойную обеспеченную жизнь, положение в обществе, круг знакомств, совершенно отличный от ее прежнего круга. Но она хотела какой-то, не знаю, бурной страсти, экстравагантных жестов, вечного праздника. Она была, — тут он усмехнулся, — очень темпераментная женщина, такой, знаешь, рыжий ураганчик. Поначалу это меня и привлекло. Но, когда ураган бушует у тебя дома и каждый день — это… утомляет.
Она была ураган — а я зануда, сухарь, мрачный, бесчувственный робот, ну и так далее. Я старался с ней не спорить. Отмалчивался. Когда становилось совсем невмоготу, уезжал из дома проветриться. Едва Пенни стала чуть постарше, начал брать ее с собой. Ее это злило еще больше: кажется, как это ни смешно, она ревновала дочь ко мне.
Все это было не слишком весело, но я терпел и готов был терпеть и дальше. Ради Пенни.
В тот раз тоже началось с какого-то пустяка. Была ночь перед Рождеством, мы решили провести праздник дома, в семейном кругу. Прислугу отпустили праздновать. Пенни уже попрыгала под елкой, повесила носок у камина и спокойно спала, а мы вышли на кухню, чтобы выпить по бокалу вина перед сном. Сандра достала рождественский пирог и попросила отрезать ей кусочек… Знаешь, тяжелее всего было, что это всегда происходило внезапно и непредсказуемо. Вот только что она разливает вино по бокалам, я режу пирог, по радио играют «Джингл Беллс», все спокойно — и вдруг начинается.
Я молчал. А ее это бесило. Она добивалась какой-то реакции, а я чертовски устал от всего этого и хотел только, чтобы она допила свое вино, заткнулась и пошла спать. В конце концов она заявила, что хочет развода. Я ответил: твое право. Хочешь уйти — уходи. Но она не это хотела услышать; она хотела убедиться, что все еще мне небезразлична или уж не знаю что еще. Хотела чем-то меня зацепить. И Сандра сказала, — тут голос его дрогнул, — сказала, что заберет Пенни. Что суд встанет на ее сторону: суд, мол, всегда становится на сторону матерей. И они уедут вдвоем в Калифорнию. Или во Флориду. В общем, куда-нибудь подальше «от этого мрачного дома» — и от меня.