Все это, конечно, была полная чушь. В суде я бы победил. Да и она в это не верила, а говорила только, чтобы меня задеть. Но в тот момент я об этом не подумал. Я… — он провел рукой по лбу. — Просто что-то замкнуло в голове. Сорвало предохранитель. Самого этого момента я даже не помню. Помню, как Сандра лежит на полу, я наклоняюсь над ней, и в это время слышу сзади голосок Пенни: «Папа, кто кричал? Папа, а что с мамой? Она заболела?» Она стояла на пороге кухни, в пижаме и босиком. Я протянул руки, чтобы ее успокоить — и увидел, что в руке у меня нож, а на ноже кровь.
…Я сказал Пенни, что мама плохо себя чувствует. Но я о ней позабочусь, отвезу к врачу; а ей нужно лечь обратно в кроватку и спать, как спят ночью все хорошие дети, если она хочет завтра получить от Санты подарки. Посидел с ней, пока она не уснула, а потом… позаботился о Сандре.
Мне повезло: крови было немного, и вся на ноже и у нее на блузке, даже мне на руки почти не попало. И в доме никого не было, кроме нас троих. Никто ничего не слышал, впереди была целая ночь, и можно было спокойно составить план и его выполнить.
На следующий день я отправился в полицию и заявил об исчезновении жены.
Думаю, все эти подробности можно опустить: как полиция ищет пропавших людей и как расследует убийства, ты знаешь лучше меня. Пенни я сказал, что мама заболела и лежит в больнице; а через несколько дней ей пришлось узнать, что мама умерла. Мне казалось тогда, она поверила и приняла все это как должное, по крайней мере, не задавала никаких вопросов. Конечно, смерть матери стала для нее тяжелым ударом; но мне казалось, вместе мы это переживем. Ведь я буду рядом. Я стану любить ее за двоих.
Наступило недолгое молчание. Андреа боялась шевельнуться, боялась даже вздохнуть; она понимала, что выслушала лишь половину истории, и вторая половина будет еще страшнее.
— Я ошибся, — сказал наконец Филип.
— Дети, даже совсем маленькие, гораздо проницательнее, чем нам кажется. Они очень многое понимают и запоминают. Прошло несколько недель после смерти Сандры, и у Пенни начались проблемы. Она сделалась нервной и боязливой, часто и безутешно плакала. Потом начались кошмары по ночам.
Никто вокруг этому не удивлялся: все знали, что девочка недавно потеряла мать. Помню, мне советовали показать ее детскому психологу. Я и сам понимал, что надо, но боялся того, что она может психологу рассказать.
А потом это случилось. Кристин, наша помощница по хозяйству, сказала мне… слава Богу, она пришла с этим ко мне, а не в полицию! Но она работала у нас в доме много лет, знала еще моих родителей, и, видимо, ей просто не могло прийти в голову, что это правда. Словом, она сказала, что у Пенни очень странные и нездоровые фантазии, что, возможно, ее стоит сводить к врачу. И, очень смущаясь и извиняясь на каждом слове, рассказала мне, что это за фантазии.
Неделю после этого я ходил, как в тумане. Все пытался придумать какой-то выход. Но никакого выхода не видел.
Пенни знает правду. Постоянно об этом помнит, и это ее мучает. Уже проболталась прислуге, наверняка будет пробалтываться кому-то еще. И рано или поздно найдется человек, который отнесется к ее «фантазиям» всерьез.
«И ты попадешь в тюрьму, — мысленно закончила Андреа, чувствуя, что ее начинает трясти. — А в тюрьму тебе очень не хотелось».
— И что дальше? Я отправлюсь за решетку, и надолго. Ты знаешь, близких родственников у меня нет, а Сандра была сиротой: значит, Пенни попадет под опеку государства. Будет жить в приюте, или ее будут швырять, как чемодан, от одних приемных родителей к другим. Она забудет меня. А если не забудет, выйдет еще хуже: как жить, зная, что твой отец убил твою мать? Выхода нет. Ее жизнь безнадежно искалечена. Так или иначе она будет страдать; так или иначе я навсегда ее потеряю.
— Господи, Филип…— проговорила Андреа каким-то чужим голосом, — но не мог же ты…
Он поднял голову и взглянул ей в глаза.
— Нет, — мягко ответил он. Во взгляде и в голосе его читалась нежность и бесконечная печаль. — На этот раз я все сделал правильно. Я все продумал и хорошо подготовился. Пенни не страдала — ни единой секунды.
Она просто заснула в своей кроватке, с любимой куклой рядом. Я был с ней до самого конца. Сидел рядом, держал за руку и говорил, что папа здесь, папа ее любит. Папа сделает все, чтобы она была спокойна и счастлива. И она уснула, спокойно и сладко. Она ушла… а я остался.
На этот раз молчание было очень долгим. Смотреть на мужа Андреа не могла — и смотрела на фотографию Пенни, счастливой девочки, летящей на качелях ввысь, уверенной, что папа ее подхватит и не даст упасть; и по щекам ее струились беззвучные слезы.
— Но теперь все позади! — сказал Филип.
Андреа повернулась к нему — и увидела лицо, искривленное судорогой, лихорадочно горящие глаза.
— Окончено это испытание. Пенни здесь, она все поняла и простила меня, она хочет ко мне вернуться — и вот-вот вернется! Она рассказала, как это сделать. Чтобы ее воскресить, нужно забрать три жизни. Одна уже есть — это Эд Пелетье. Двумя другими станут эти шарлатаны, братья Диксоны. Хорошо, что теперь ты все знаешь, Андреа, это сильно облегчает мне задачу. Как только они появятся, я с ними разделаюсь, ты поможешь мне скрыть следы, а потом мы уедем втроем. У меня уже все готово: паспорта для нас троих на другие имена, билеты на самолет, с деньгами тоже все решено. Мы улетим в Европу, поселимся где-нибудь в маленьком городке у теплого моря. Кончатся все наши беды, милая, и мы будем счастливы вместе! Очень счастливы — ты, я и Пенни…
Андреа медленно поднялась с кровати и шагнула назад, к столу, вытянув вперед руку, словно отстраняя мужа. Попыталась заговорить, но несколько секунд из уст ее не вылетало ни звука.
— Без меня, Филип, — проговорила она наконец каким-то хриплым, надорванным голосом. — Без меня!
С лица его сбежали все краски, стерлось всякое выражение; белое, застывшее, оно сделалось похоже на гипсовую маску.
— Значит, без тебя, — ответил он.
И бросился на нее.
========== Глава 18 ==========
Рука об руку обежали они всю территорию вокруг дома, встретили на своем пути немало странных и страшных видений; но то, чего искали, так и не нашли.
— Нигде нет, — устало вздохнула Кэрол.
— Остался большой дом, — ответил Дэрил. — Посмотрим там.
Двое выбежали на боковую аллею, огибающую дом; и вдруг Кэрол охнула, вцепившись в руку Дэрила.
В большом доме разгорался пожар. Все окна, и на первом, и на втором этажах, и даже круглое чердачное окошко были ярко освещены пляшущим огнем.
— Господи! Если София там… — вскрикнула Кэрол, готовая бежать к дому, но тут же остановилась, вопросительно глядя на Дэрила.
Тот, нахмурившись, вглядывался в картину пожара.
— По-моему, снова глюк, — медленно проговорил он. — Или не совсем? Странно: словно наполовину настоящий огонь, наполовину нет…
В этот миг за стенами дома звучно прогремели выстрелы.
***
Промедли Андреа хоть мгновение, позволь себе осознать, что происходит и что делает она сама — она бы погибла. Но, по счастью, она действовала инстинктивно. Измученный рассудок на миг отключился, и тело, движимое инстинктом самосохранения, взяло управление на себя.
Когда Филип бросился на нее, когда перед глазами сверкнуло лезвие ножа, она схватила со стола керосиновую лампу и изо всех сил ударила его в лицо.
Пронзительный крик слился со звоном стекла, сверкающие осколки и брызги горящего керосина полетели во все стороны. Филип отшатнулся и скорчился у стены, закрыв лицо руками; сквозь пальцы сочилась кровь. Кажется, на нем тлела рубашка. На полу, на столе, на деревянной детской кроватке — везде мгновенно заплясали язычки пламени.