Я покачал головой и понимающе протянул:
— Дела-а…
— Баня мне всегда нравилась. Но пока ее истопишь, сил на то, чтобы подольше полежать на полке уже не остается. Хочется скорее помыться да отправится почивать. Но это не самое скверное, вашество.
— Есть чего похуже?
— Даже собирать урожай не так тяжко, как терпеть осенние беспросветные сумерки. А уж как начинаются косые холодные дожди, размывают дороги, то и вовсе тянет забраться на печку и не показываться наружу, пока не пройдет это времечко… А потом зима с метелями. Сидишь, бывало, в домишке, а за стеной воет ветер и трубу шатает. А уборная-то на дворе! И идти надо, а страсть как не хочется хвост морозить. Вот по таким воспоминаниям я совсем не скучаю, мастер.
— А мне деревня запомнилась другой, — признался я, и парень усмехнулся.
— Ясное дело, Павел Филиппович! Вам, наверно, только соломенную шляпу на голову надевали, чтобы макушку не напекло, да вручали книжку для чтения.
— Так и было, — не стал спорить я. — Еще и плюшками баловали.
— Плюшки все любят, — кивнул парень. — А вот мне понравилось в городе. Ванна особенно пришлась по душе. Лежишь в ней и не думаешь, что потом воду вычерпывать надо и выносить во двор. Дороги все асфальтом да камнями выложены. И в лес ходить за дровами не нужно.
— Ну, тут не поспоришь. Кстати, надо будет спросить, как Зимину живется за городом.
Фома хитро усмехнулся.
— У него наверняка не такой дом, что был у меня в деревне, — предположил он.
Мы въехали на территорию, обозначенному на въезде изображением лошадиной головы на табличке.
— Хорошее место, — оценил Фома, оглядывая окрестности.
— И почему ты так решил? — с интересом уточнил я.
— Посмотрите — над травой у дороги мошка не летает…
Я прищурился, рассматривая обочину.
— И что это значит?
— Что вас кусать тут никто не будет! — усмехнулся парень. — Мошка грызет так, что хочешь не хочешь, а в Искупителя поверишь.
— В городе ее нет. Весь гнус там природники вытравливают.
— Видать, и тут такое делают, — предположил Питерский.
— Наверное, — согласился я.
Дорога привела нас к постройкам. Высокий, крепкий дом в два этажа был выложен из серого камня, крышу покрывала черепица, и украшал выкованный из металла коник.
Чуть поодаль расположился флигель для слуг, а за ним виднелась длинная постройка, в которой угадывалась конюшня. А у леса высился амбар и сенник.
— Хорошо здесь все устроено, — вдруг мечтательно выдал Фома, остановив машину на площадке неподалеку от крыльца.
— Ты же говорил, что в деревне жить не хочешь, — напомнил я.
— А я и не отказываюсь от своих слов, — кивнул парень. — Однако же, видно, что тут хороший хозяин живет.
— Скорее хозяйка, — поправил я помощника. — Наверняка хозяйством здесь заправляет Авдотья
— И что с того, вашество? Если она девка неглупая и может все в руках держать, то не стыдно ей дела доверить. Тем более, Станислав Александрович и сам важный человек. У него свои дела в столице, которые тоже надо исполнять.
— И во всем этом гармоничном существовании появилась одна портящая все девица… — вздохнул я.
Мы вышли из машины. Невольно я зажмурился от легкого ветерка, принесшего сладковатый аромат цветущих трав. Мимо деловито пролетел мохнатый шмель. Фома как-то сразу подобрался, внимательно следя за жужжащим насекомым. Мне даже показалось, что он сейчас рванет за ним, но спустя мгновенье взгляд парня прояснился, став совершенно человеческим.
— Не переживайте, вашество, — пробасил Фома, видимо, заметив мою настороженность. — Не стану я бегать тут как полоумный.
В этот момент из-за дома вышел невысокий мальчишка, в котором я без труда узнал Колю. Он приложил ко лбу ладонь козырьком, чтобы прикрыться от солнечных лучей, а потом махнул нам рукой.
— Он не человек, — вдруг низким голосом произнес Питерский.
Я запоздало подумал, что стоило напомнить помощнику о том, что брат Авдотьи из другой породы.