В гостиной было темно. Я прокрался к дивану и принялся раскладывать на нем покрывало. Оставалось надеяться, что утром, до того, как все проснутся, меня разбудит Олюшка. Ну, или Фома. Не удивлюсь, если призрак захочет понаблюдать за котом-шаманом в естественной среде его обитания…
Уже собираясь лечь, я бросил взгляд на окно и оторопел. На подоконнике, спиной ко мне, сидела женщина. Она высунула ноги наружу и слегка наклонилась вперед, осматривая окрестности.
— А что происходит? — тихонько осведомился я.
— Все хорошо, — так же негромко ответила Любовь Федоровна.
Я лихорадочно оглянулся, надеясь, что Олюшка окажется рядом. Но тут же вспомнил, что девочке было приказано реагировать на звук колокольчика.
— Вы же понимаете, что не спите? — на всякий случай уточнил я.
Соседка тяжело вздохнула и тряхнула головой. А затем с неохотой сказала:
— Знаю, Паша.
— Вы ведь не собираетесь… того…
Я осторожно подошел ближе, раздумывая, успею ли одним рывком затянуть соседку в комнату, прежде чем она прыгнет.
— Наверно я кажусь тебе сумасшедшей, — с горечью произнесла Виноградова. — Еще вчера я так сильно жалела о собственной смерти, так хотела отмотать время назад и вернуться в тот далекий день, чтобы все исправить… А сегодня мне так плохо… Мне так плохо, Паша!
И тут я понял, что затаскивать женщину в помещение бесполезно. Если она не хочет жить, то найдет другой способ уйти на другую сторону.
— Значит, пришло время нам с вами поговорить, — сказал я. — Вы не хотите вернуться в комнату?
— Мне здесь лучше, — отозвалась хозяйка дома. — Здесь мне почти не больно.
— Тогда подвиньтесь…
Я тоже сел на подоконник и перебросил ноги наружу. Оказалось, что пространства для того, чтобы разместиться вдвоем здесь было достаточно много. Шторы позади нас покачивались, повинуясь сквозняку.
— Что же именно у вас болит, любезная Любовь Федоровна? — спросил я, рассматривая темную полосу канала.
— Все, — ответила она и грустно вздохнула. — Дышать тяжело… Это тело такое неповоротливое и громоздкое. Мне кажется, что я ощущаю каждый волосок на коже, и это ужасно раздражает. А еще у меня бурчит в животе!
— Вы просто проголодались. И тяжелой себя ощущаете, потому что привыкли к призрачному весу.
— Я сегодня трижды пыталась пройти сквозь стену.
— Получилось? — участливо спросил я.
Женщина усмехнулась и ответила:
— Нет.
— Я должен был это узнать, потому что вы — уникальная личность, Любовь Федоровна. Вы сумели сделать то, чего до вас никто не делал. По крайней мере, насколько это известно мне и всем, кто в курсе произошедшего…
— Я разучилась быть живой, некромант. И не знаю, смогу ли вновь…
— Ерунда, — отмахнулся я. — Ни за что не поверю, что великая Виноградова, о которой слагают легенды, оказалась настолько неуверенной в себе. Быть может вас подменили? Или внутри вас поселился какой-нибудь слабый дух?
— Глупости, — ответила мне Виноградова и нахмурилась.
— Значит, вы просто боитесь, что не сумеете воспользоваться вторым шансом.
Собеседница взглянула на меня, словно собиралась испепелить взглядом. Но не нашла что ответить, и тогда я продолжил:
— Вы оставили в прошлом очень яркие события. Даже если о вас говорят правду хотя бы в половине историй, то вы отжигали на славу.
— Где ты нахватался таких словечек? — усмехнулась Любовь Федоровна.
Но я не стал отвлекаться и продолжил:
— Не удивлюсь, если вы просто беспокоитесь, что все самое интересное осталось позади. А впереди вас ждет унылая, серая жизнь, о которой после смерти и скучать не получится. Я прав?
— Что ты знаешь, мальчишка? — фыркнула женщина.
— Я видел достаточно мертвых. И знаю, что многие из них отдали бы душу в рабство ради того, чтобы доделать хотя бы одно дело, которое осталось незавершенным. Взять того же Ярослава…
При упоминании призрака, женщина недовольно поморщилась.
— Надеюсь, он остался во дворе, — проворчала она.
— Он не захотел уходить на ту сторону, потому что страшиться остаться тем же мерзавцем, которым был при жизни в нашем мире. Он хочет получить прощение.
— У кого?
— Думаю, что он сам этого не понимает, но прежде всего парень должен простить самого себя, — предположил я.
— Ты не ту профессию выбрал, княжич, — хмыкнула Любовь Федоровна. — Если у тебя отберут лицензию, то иди в душеправы.