— Лори выглядит очень хорошенькой, — сказал я великодушно, обнимая ее и прижимая к себе. Я был действительно очень растроган в тот момент.
— Стив так гордился бы! — прошептала Эмили.
— Он, вероятно, был бы уже в инвалидном кресле. Сколько ему было бы? Семьдесят?
— Шестьдесят семь, — сказала Эмили холодно. — Каким ты бываешь иногда грубым, Корнелиус, как тебе недостает благородства духа. Я думала, что сегодня в порядке исключения ты сможешь заставить себя быть милосердным по отношению к Стиву.
— Но я не сказал ничего плохого о нем! Я только сделал замечание о его возрасте!
— Ты подразумевал старческое слабоумие. Корнелиус, многие годы я мирилась с твоими колкостями, твоими едкими замечаниями, твоими…
— Подожди минутку! Я не собираюсь следовать твоему примеру и идеализировать Стива.
— Я не идеализирую Стива. Я не должна была выходить за него замуж, он сделал меня несчастной, но, по крайней мере, он оставил мне двух прекрасных девочек, и как христианка я должна помнить о его хороших сторонах и простить ему все плохое, что он сделал! Однако я давно уже не жду от тебя подобных проявлений чувств. Пол испортил тебя своим богатством и заставил забыть обо всем. Иногда я благодарю Бога за то, что бедная мама умерла, не увидев, во что ты превратился.
— О, Боже, Эмили, какую ерунду ты несешь! Только потому, что Тони Салливен написал свое мелодраматическое письмо…
— Кто тебе сказал о письме?
— Элфрида показала мне его, когда в прошлом августе я был в Лондоне. Я ужаснулся и почувствовал отвращение. Почему же ты не показала его мне? Почему ты держала его в тайне все эти годы? Не подумала ли ты, что твой моральный долг был выслушать мои объяснения по поводу этой истории, прежде чем окончательно осудить меня, поверив всему плохому, что написал обо мне Тони. Ты знала, что Тони ненавидел меня. Я не понимаю, почему ты должна была поверить на слово предубежденному молодому человеку с горячей головой, не соизволив даже выслушать своего брата? Я не собирался поднимать этот вопрос, но, поскольку ты это сделала…
— Это ты упомянул имя Тони, без сомнения, из-за чувства вины. Я всегда думала, в какой немилости у тебя был этот мальчик. Ты едва находил слово для него — для тебя существовал только Скотт, Скотт! И все потому, что Тони похож на Стива, а Скотт унаследовал внешность Каролины, — Скотт единственный, на кого ты можешь смотреть, не чувствуя угрызения совести.
— Это неправда. Послушай…
— Нет, это ты слушай меня! Я держала язык за зубами многие годы; теперь я понимаю, что это было плохо — если бы я высказала все это раньше, возможно, мне удалось бы спасти тебя от себя самого!
— О, Боже мой!
— Откажись от этого банка, Корнелиус. Это корень всех твоих зол, теперешних и прошедших. Откажись от него и посвяти себя Фонду изящных искусств и Фонду образования. Это достойно и очень важно.
— Банковское дело не менее достойно и важно! И почему ты думаешь, что эти фонды представляют собой что-то вроде религиозного ордена, в который я должен уйти, чтобы вести чистую безгрешную жизнь? Боже, ты должна прийти на одно из совещаний правления и посмотреть на всех этих миллионеров, добивающихся всеми средствами выгодного положения, — это быстро разрушило бы твои иллюзии!
— Я вижу, что ты умышленно предпочитаешь не понимать меня. Дай мне возможность попытаться тебе объяснить, Корнелиус, теперь, когда ты достиг зрелого возраста…
— Благодарю, но считаю себя совсем молодым!
— …ты должен сделать переоценку ценностей. Ты когда-нибудь задумывался о своей жизни, Корнелиус? Или ты уже не способен на размышления подобного рода?
— Эмили, ты потеряла связь с действительностью! Твоя беда в том, что ты живешь здесь, в этой богом забытой дыре, и у тебя нет ни малейшего представления о реальном мире. Почему бы тебе снова не выйти замуж, или не завести себе любовника, или не похудеть на двадцать фунтов, или не покрасить волосы, или не отправиться в путешествие, ну сделай хоть что-нибудь для разнообразия! Бесконечные благотворительные дела и одинокая постель ночью — этого достаточно, чтобы выбить из колеи любую нормальную женщину.
— Ну, конечно, — сказала Эмили, поднимаясь, чтобы закончить разговор, — я знала всегда, что ты помешан на сексе.
— А я знал всегда, — закричал я, — что ты всегда действовала как религиозная фанатичка, чтобы подавить свои половые инстинкты!
Как часто случается при ожесточенных ссорах, мы с Эмили стали предъявлять друг другу самые абсурдные обвинения. В какой-то момент, казалось, мы поняли это и готовы были обняться со смехом и разойтись друзьями. Однако примирения не произошло, и Эмили сказала холодно: