— Я отказываюсь вступать с тобой в спор о Вики.
— Звучит так, будто это зависит только от тебя. Давай лучше поговорим о том, как в действительности обстоят дела. Прежде всего, я посылал тебя в Европу не для того, чтобы делать деньги для нашего банка, а потому, что у Вики в 1952 году были проблемы и ей было необходимо отдохнуть от Америки.
— Это так. Но…
— А теперь, — сказал я, усаживаясь в свое вращающееся кресло и слегка покачиваясь из стороны в сторону, — теперь Вики вполне оправилась и хочет вернуться домой. Почему бы и нет? Она провела четыре года в Европе, и это было замечательно, но теперь она хочет видеть развевающийся повсюду звездно-полосатый флаг и Уолтера Кронкайта по телевизору, мечтает о настоящих праздничных обедах в День благодарения, хочет завести счет у «Зака», слышать американский акцент у своих детей. И, позволь мне заметить, она права. Я не выношу людей, которые считают, что Америка — не то место, где можно достойно жить.
Наступило тягостное молчание. Сэм снял свои очки и протер их.
— Я не думал, что наш разговор примет такой неприятный оборот, Корнелиус, — по тому, как он произнес мое имя, я понял, что он поднял перчатку, брошенную к его ногам. — Таков печальный конец тридцатилетней дружбы!
— Что это значит? — спросил я, зная, что в этот момент он занят мыслью об отставке.
— Нейл, я очень удивлен. Понимаешь ли ты на самом деле, что делаешь? Если называть вещи своими именами, то ты стараешься разрушить наш брак. Я хочу остаться в Европе и вправе ожидать от моей жены поддержки во всем, что касается моей карьеры, ты же пытаешься насильно влезть в наши дела, играя на временной ностальгии Вики, и не сомневаешься, что все мы будем счастливы как никогда, если Вики вернется к своему папочке! Извини, но я не приемлю такого вмешательства в мою личную жизнь. Если ты не согласен вести себя, как нормальный здравомыслящий бизнесмен, и санкционировать филиал в Германии, я ухожу. Моя репутация в Европе достаточно высока, и найдутся другие, кому я, в отличие от тебя, буду нужен.
— И что же ты собираешься сказать Вики? — небрежно спросил я, все еще покачиваясь в кресле.
Он бросил на меня взгляд и сказал:
— Тебя это не касается, это мое дело.
Его нежелание смотреть правде в глаза вызвало во мне раздражение. Я перестал раскачиваться в кресле.
— Другими словами, ты хочешь сделать мою дочь несчастной!
Он вскочил.
— Послушай, приятель…
— Сядь, Сэм, ради Бога, и давай не кипятиться…
— Заткнись! Я думаю, тебе пора проснуться и увидеть суровую правду жизни. Вики — моя жена. Она любит меня и не собирается бросать меня, чтобы убежать к тебе. Я хозяин в своем доме и, если я говорю, что мы едем жить в Германию, это значит, что мы едем жить в Германию. И если ты порываешь со мной, то ты порываешь и с ней.
Конечно, он блефовал, но все звучало весьма убедительно. Я начал испытывать тревогу. Дышал я ровно, но ладони мои вспотели, во рту пересохло. Возникло непреодолимое желание кончить неприятный разговор и расслабиться. Меня угнетала мысль, что я вот-вот могу потерпеть поражение.
— Слушай, кончай меня пугать, — раздраженно сказал я. — Ты не бросишь банк Ван Зейла. Ты обязан думать о своих сыновьях! А что, если я лишу их наследства?
— Я начинаю думать, что для них это будет самое лучшее.
На мгновение меня охватила паника. Это не было блефом. Моя козырная карта была бита. Он действительно хотел отделаться от меня и увезти Вики в Германию. Я не смогу ее вернуть. Я проиграл, я остаюсь в одиночестве…
— Стоп, подожди минутку, — сказал я. — Только минутку. Несомненно, мы все-таки сможем поладить. Не так уж все плохо. Ради Бога. Мы найдем выход. Сейчас я вижу, что имел обо всем этом несколько превратное представление. Ты понимаешь, Сэм, я действительно нуждаюсь в вас здесь, в Нью-Йорке. Я ведь об этом писал, так ведь? Потом, правда, я решил не выдвигать этот довод, так как подумал, что ты вряд ли откажешься от Германии только потому, что вы нужны мне здесь. Тогда я представил в качестве аргументации заботу о Вики и мальчиках, и это, теперь я вижу, было ошибкой. Ты был прав, придя в бешенство. Прости меня. Конечно, она твоя жена, и я вполне осознаю, что не имею никакого права вмешиваться в твои семейные дела. И, конечно, я никогда не откажусь от мальчиков. Ты знаешь, как много они для меня значат. Я раскаиваюсь в своем поведении по отношению к тебе, это было глупо с моей стороны, но правда состоит в том, Сэм, — я выдержал паузу, чтобы вдохнуть и собраться с духом, — настоящая правда заключается в том, что у меня очень осложнились отношения с Рейшманом: препирательства, недомолвки, невозможность трезво обсуждать с Джейком вопросы, которые традиционно интересовали нас обоих. Сам я больше не могу с ним вести переговоры, все же другие партнеры бесполезны, пасуют перед ним. Я посылаю их к нему, и они возвращаются, как побитые собаки… Я знаю, что ты и Джейк не друзья, но, по крайней мере, он уважает тебя, а ты способен противостоять ему, и при встрече он не размажет тебя по стенке.