— Скажи мне, есть ли что-нибудь особенное, что бы я мог сделать, чтобы ты получила большее наслаждение?
Она подозрительно смотрит на меня.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну… — Я знаю, что хожу по тонкому льду, и теперь вижу, что этого не надо было говорить. Я пытаюсь дать задний ход. — Я не хочу сказать, что человек не может жить без хотя бы редких оргазмов, но…
— Никогда не упоминай это слово! — кричит она на меня. — Никогда, никогда больше не упоминай его! — И она в ярости вскакивает с кровати и запирается в ванной комнате, чтобы охладиться под душем.
Я одеваюсь, наливаю нам обоим полные бокалы выпивки, и, когда она выходит, я делаю все, что в моих силах, чтобы разгадать эту тайну. По-видимому, Сэм Келлер столкнулся с этой проблемой, но так как он был Сэмом Келлером, он сказал ей, что все женщины когда-нибудь испытывают оргазм, и если Вики не испытывает этого, то, должно быть, у нее нервный срыв и ей нужно пойти к психиатру.
— И что сказал психиатр? — вежливо спрашиваю я.
— Он не очень-то много сказал. Я никогда не могла как следует поговорить с теми психиатрами, у которых я была. Я иногда думала, что мне легче было бы поговорить с женщиной, но Сэм сказал, что все лучшие психиатры — мужчины.
— Да, — говорю я, хватая за горлышко бутылку виски и наливая себе двойную порцию. — Можно себе представить, что он сказал, когда все эти замечательные психиатры не смогли вылечить тебя?
— О, но он думал, что меня вылечили. Под конец я притворялась, что вылечилась. Мне казалось, что это был самый легкий выход. Я не хотела, чтобы Сэм продолжал беспокоиться и был несчастен из-за того, что я ненормальная.
— Я понимаю. Да. Итак, ты приняла на себя всю вину, все мучения и все несчастья по его милости. Великолепно! Счастливец, старина Сэм! Я пью за него! — Я поднимаю свой бокал и пью.
Она изумленно смотрит на меня.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что для того чтобы заниматься любовью, нужны два человека, Вики, и если ты никогда не могла достичь оргазма, то, может быть, — может быть — в этом частично виноват был твой муж. И даже если это было не так, — даже если он был великолепен в постели, и ты все же не могла приспособиться, — ему следовало бы приложить большее усилие, чтобы разобраться в твоих проблемах, а не просто всучить тебя куче психиатров, с которыми ты не могла разговаривать!
— Но Сэм был такой замечательный, такой милый, такой добрый…
Мне это уже надоело. Я с силой ставлю свой бокал, я поворачиваюсь, чтобы посмотреть ей прямо в лицо.
— Вики, очень возможно, Сэм когда-то был бы всем этим для тебя, но если он возложил на тебя всю вину за ваши супружеские проблемы, то он не такой уж герой, как ты думаешь. Он, возможно, все же не негодяй, но, поверь мне, он не герой.
— Но…
Я хватаю ее за плечи и резко встряхиваю, чтобы показать ей, насколько важно, чтобы она воспринимала Сэма без ореола, чему способствовало ее чувство вины.
— Не нужно канонизировать Сэма, — решительно говорю я. — Это было бы большой ошибкой. Сэм не был святым, Вики. Он был человеком, и у него были свои ошибки, так же как и у каждого из нас, но он со своим знаменитым обаянием так умело скрывал их, что ты, вероятно, их и не замечала. Ты имеешь право сердиться на Сэма за некоторые вещи, так же как и любить его за другие. Ну, рассердись же! Выйди из себя! Не говори просто: «О, во всем я была виновата — я обманула ожидания своего мужа!» Не сердись на себя! Попытайся вместо этого сказать: «Этот сукин сын Сэм Келлер — он повернулся ко мне спиной, когда я нуждалась в нем — он был плохим мужем!» Это, возможно, не истинная правда, но я на последний свой доллар, готов держать пари, что это гораздо ближе к правде, чем твой миф о твоих неудачах и недостатках, которого ты так усердно придерживаешься.
Она пристально смотрит на меня, пока у меня не возникает чувство, что я зеркало, одно из тех зеркал из фильмов ужасов, которое отражает маску смерти вместо человека, находящегося перед ним.
Я наливаю ей еще немного виски и передаю бокал.
— Извини, — бормочу я.
— Нет, — говорит она. — Не извиняйся и не…