Я встаю. Я не прикасаюсь к ней. Я не целую ее на прощанье. Но я спокойным твердым голосом говорю:
— Я желаю тебе счастья, Вики. И помни — где бы ты ни была и что бы ты ни делала, я всегда поддержу тебя.
Она не в состоянии говорить, только закрыла лицо руками.
Я ухожу.
Я ничего не вижу от боли. Я иду, не зная куда. Один раз я захожу в какой-то бар, но не могу пить. Я хочу с кем-то заговорить, но у меня нет слов.
Не вернуться ли мне к Эльзе? Нет, никогда она не примет меня обратно. Я готов пренебречь своей гордостью ради того, чтобы быть снова с Алфредом, но Эльза с ног до головы принадлежит Рейшманам и никогда не простит мне того, что я бросил ее.
Интересно, как я смогу в будущем общаться с женщинами. Я думаю, что в конечном счете снова смогу с кем-то жить, несмотря на то, что сейчас это кажется невероятным. У меня нет никакого желания. Ниже пояса я мертв.
Я иду, иду и понимаю, что уже довольно поздно, так как на улице мало людей. Я должен пойти домой, но где мой дом? Есть дом Эльзы, дом Вики, дом мамы, но ни в одном из них я теперь не чувствую себя дома. Мне нужен мой собственный дом. Квартира типа мастерской. Я хочу жить в одной комнате как монах. Интересно, кто теперь живет в мансарде Кевина Дейли.
Я хочу поговорить с Кевином Дейли. Я хочу поговорить с человеком, который понимает, что, несмотря на то, что два человека могут любить друг друга, они все же могут не иметь настоящего общения. Я хочу поговорить с человеком, который знает, что любовь не обязательно побеждает все.
Но Кевин — такой знаменитый, такой популярный и такой занятый человек. Лучше не беспокоить его.
Где, черт возьми, я нахожусь? Я останавливаюсь, чтобы оглядеться вокруг. Кажется, я на Восьмой авеню западнее Пятой авеню. Недалеко от дома Кевина.
Я нахожу телефонную будку и узнаю номер телефона у телефонистки. Кевин числится под псевдонимом К.Х. О'Дейли. Я помню это, потому что мы с Вики когда-то очень давно смеялись над этим.
Раздается гудок.
— Алло?
— Привет, — говорю я. Очень трудно говорить, но мне удается назвать свое имя.
— А! — говорит Кевин, как всегда весело. — Человек, который сравнил меня с Джоном Донном! Когда ты собираешься навестить меня?
Я хочу быть вежливым и дипломатичным, но у меня это не получается:
— Может быть сейчас?
— Хорошо. У тебя есть мой адрес, не так ли?
— Да. — Я говорю ему «до свидания». Затем я вешаю трубку и смотрю на свои часы. Половина первого ночи.
Кевин в синей пижаме, а поверх нее на нем белый халат. Он открывает дверь и говорит, что приготовит кофе. Не возражаю ли я, чтобы посидеть на кухне?
Я пытаюсь извиняться, но он отмахивается, и ему удается сделать так, чтобы я чувствовал себя как дома. Его кухня теплая и непретенциозная. Я говорю ему это, и он доволен.
Мы сидим и пьем кофе. Я не знаю, что сказать, — я даже не знаю, хочу ли я что-либо говорить, но мне нравится сидеть в хорошо освещенной комнате с человеком, который дружески расположен ко мне. Это лучше, чем сидеть одному в темноте.
— Ну, как ты поживаешь, Кевин? — говорю я, чувствуя, что должен сделать некоторое усилие, чтобы что-то сказать, после того как он был так добр ко мне.
— Ужасно, — говорит Кевин, — моя личная жизнь похожа на Хиросиму после бомбежки. — А как ты?
Вероятно, он лжет, но это не важно, так как весь смысл сказанного им не имеет ничего общего с поверхностным значением этого экстравагантного заявления. Он понял, что я разбит. Он соглашается с тем, какой ужасной может быть жизнь. Он говорит, что если я хочу поговорить, то он готов меня выслушать.
Я говорю, но не слишком много, потому что боюсь вести себя не так, как подобает англосаксу.
— Боже мой, этот кофе ужасен! — говорит Кевин, — хочешь выпить?
Он выписывает рецепт, чтобы поддержать меня.
— Хорошо.
— Тебе все равно, что пить?
— Да.
Кевин достает бутылку с птицей на этикетке, и скоро беседа дается мне более легко. Я не могу рассказать ему всего, но это не важно, потому что Кевин, как никто другой на свете, подбирает мои разрозненные фразы и читает между строк.
Мы наливаем еще по стакану.
— Я все время задаю себе вопрос, что произойдет с ней, — наконец, говорю я. — Сможет ли она на самом деле оставаться одна? И если сможет, то понравится ли ей больше ее новая жизнь, чем та старая, которую она отвергла? Что, в конце концов, означает независимость для женщины? Не содержится ли в том противоречия? Как может женщина примирить понятие независимости с тем биологическим фактом, что в большинстве случаев в отношениях мужчины и женщины они оба чувствуют себя лучше, когда мужчина — доминирующий партнер?